Роджер Желязны - Этот бессмертный

Когда она шла мимо регистрационного стола, ее окликнул старик, работавший там. Она улыбнулась и подошла.

— Письмо, — сказал он и протянул ей конверт. — Выглядит важным.

Это был объемистый коричневый конверт, пересылавшийся три раза, как она заметила, и обратный адрес был адресом ее поверенного.

— Спасибо.

Она села у большого окна и посмотрела на заснеженный сад и на вьющуюся вдали тропу, усеянную фигурами с лыжами на плечах. Затем она разорвала конверт.

Да, это был финал. Письмо адвоката сопровождалось копией решения суда о разводе. Она только недавно решила положить конец законной связи с мистером Фотлоком, чье имя она перестала носить пять лет назад, когда они расстались. Теперь она имела нечто, что не знала, как употребить. Ее дорогой Ренди, наверное, чертовски удивится. Надо будет придумать какой-нибудь невинный повод донести до него эту информацию. Ну, для этого еще будет время. Хотя надолго откладывать не стоит… Ее тридцатый день рождения висел, как грозная туча над апрелем, а апрель через четыре месяца. Ладно… Она тронула губы помадой, сильно напудрила родинку и закрыла косметичку.

В столовой она увидела д-ра Бальтерметра, сидевшего перед огромной горой яичницы, цепочек сосисок, тостов и полупустой бутылкой апельсинового сока. На спиртовке стояла кастрюля с кофе. Он слегка наклонился вперед и работал вилкой, как ветряная мельница лопастями.

— Доброе утро, — сказала Джилл.

Он поднял глаза.

— Мисс де Вилл… Джилл… Доброе утро. — Он кивнул на стул напротив себя. — Присоединяйтесь, пожалуйста.

Она села и сказала подошедшему официанту:

— Мне то же самое, но на 90 % меньше. — И снова повернулась к Бартельметру. — Вы видели сегодня Чарльза?

— Увы, нет, а я хотел бы продолжить нашу дискуссию, пока его мозг еще на ранней стадии пробуждения и, значит, более доступный. К несчастью, он из ранних пташек.

— А я обычно прихожу на этот спектакль в антракте и спрашиваю краткое содержание, — сказала Джилл. — Так почему бы не продолжить дискуссию со мной? Я доступна, и мои скандхи в хорошем состоянии.

Глаза их встретились.

— Ага, — сказал он медленно, — так я и думал. Что ж, хорошо. Что вы знаете о работе Рендера?

— М-м-м… Он особенный специалист в высокосложной области, мне трудно понять некоторые вещи и говорить о них. Я хотела бы иногда заглядывать в мозг других людей, посмотреть, что они думают обо мне, но не думаю, конечно, чтобы я оставалась там надолго. Особенно, — она шутливо поежилась, — в чьем-то мозгу, обремененном своими проблемами. Наверное, я либо слишком сочувствовала бы, либо боялась, либо еще что-нибудь, и тогда, в соответствии с прочитанным, возникло бы нечто вроде симпатической магии, и это могло бы стать уже моими проблемами. Но у Чарльза проблем не бывает, во всяком случае, он не говорил мне об этом. Но позднее я задумалась. Эта слепая девушка и ее собака-поводырь, кажется, слишком сильно занимают его.

— Собака-поводырь?

— Да, собака, служащая ей глазами. Один из хирургических мутантов.

— Как интересно… Вы когда-нибудь встречались с этой женщиной?

— Никогда.

— Так. — Он задумался. — Иногда врач сталкивается с пациентом, чья проблема так родственна его собственным, что сеанс становится чрезвычайно острым. Так всегда бывало со мной, когда я лечил коллегу-психиатра. Возможно, Чарльз видит в этой ситуации параллель чему-то, тревожащему его лично. Я не смотрел его личный анализ, не знаю всех путей его мозга, хотя он долгое время был моим учеником. Он всегда был замкнутым, о чем-то умалчивал; при случае мог быть весьма настойчивым. Что еще занимает его в последнее время?

— Как всегда, его сын Питер. Он переводил мальчика из школы в школу пять раз за пять лет. — Ей подали завтрак, и она придвинулась к столу. — И он читает обо всех случаях самоубийства и без конца рассказывает о них.

— С какой целью?

Она пожала плечами и принялась за еду.

— Он никогда не упоминал зачем, — сказала она, снова взглянув на Бартельметра. — Может, он пишет что-нибудь…

Бартельметр покончил с яичницей и налил себе еще кофе.

— Вы боитесь этой его пациентки?

— Нет… Да, боюсь.

— Почему?

— Боюсь симпатической магии, — сказала она, слегка покраснев.

— Под это определение может подходить очень многое.

— Это верно, — признала она. — Мы с вами объединились ради его благополучия и пришли к согласию в том, что именно представляет угрозу. Не могу ли я просить вас об одолжении?

— Можете.

— Поговорите с ним еще раз. Убедите его бросить это дело.

Он смял салфетку.

— Я намерен сделать это после обеда. Я верю в ритуальную ценность спасительных побуждений. И сделать их надо.

«Дорогой бог-отец.

Да, школа прекрасная, лодыжка моя заживает, и с моими одноклассниками у меня много общего. Нет, я не нуждаюсь в деньгах, питаюсь хорошо и не имею затруднений с новым учебным планом. О’кей?

Здание я не буду описывать, поскольку ты уже видел эту мрачную громадину. Окрестности описать не могу, потому что они сейчас под холодными белыми пластами. Бррр! Правда, меня восхищает искусство зимы, но я не разделяю твоего энтузиазма к этой противоположности лета, кроме как в рисунках или эмблеме на пачке мороженого.

Лодыжка ограничивает мою подвижность, а мой товарищ по комнате уезжает на уик-энды домой — то и другое является настоящим благословением, потому что у меня теперь удобный случай взяться за чтение. Что я и делаю.

Питер».

Рендер наклонился и погладил громадную голову. Голова стоически приняла это, а затем перевела взгляд на австрийца, у которого Рендер попросил огонька, и как бы говорила: «Должен ли я терпеть такое оскорбление?» Человек улыбнулся, щелкнул гравированной зажигалкой, и Рендер заметил среди заглавных букв маленькую «ф».

— Спасибо, — сказал Рендер и обратился к собаке: — Как тебя зовут?

— Бисмарк, — проворчал пес.

— Ты напомнил мне другого такого же, некоего Зигмунда, компаньона и гида моей слепой приятельницы в Америке.

— Мой Бисмарк — охотник, — сказал молодой человек, — но здесь нет ни оленей, ни больших кошек.

Уши собаки встали торчком, она смотрела на Рендера гордыми горящими глазами.

— Мы охотились в Африке, в северных и южных частях Америки. И в Центральной Америке тоже. Бисмарк никогда не теряет след. Никогда не промахивается. Он прекрасный зверь, и его зубы как будто сделаны в Золингене.

— Ты счастливчик, что у тебя такой компаньон.

— Я охочусь, — прорычал пес. — Я преследую… иногда убиваю…

— Вы не знаете такой же собаки — Зигмунда, или женщины, которую он водит, — мисс Эйлин Шалотт? — спросил Рендер.

Человек покачал головой.

— Нет. Бисмарка я получил из Массачусетса и не знаком с хозяевами других мутантов.