Владимир Немцов - Альтаир

Любуешься нашей золотой нивой, взращенной великим трудом, и тебя не покидает тревога за урожай: ведь еще остались сорняки!

Занималось утро. Афанасий Гаврилович вытащил из-под подушки часы — они показывали половину пятого, — быстро оделся и с полотенцем пошел к роднику. Холодная до ломоты в пальцах вода взбодрила его, исчезла усталость после бессонницы.

На вершине горы, у подножия которой был разбит лагерь, медным блеском горели известковые глыбы. Поднималось солнце.

Гора надежно защищала лагерь от взрывной волны и радиоактивных лучей, образующихся в момент взрыва. Кроме того, даже через некоторое время после взрыва нельзя пренебрегать защитой горы, так как некоторые радиоактивные вещества стойки и вредоносны. Во всяком случае до тех пор, пока специальные приборы не покажут, что вредных излучений нет.

Вот почему Набатников, которому было очень важно сразу же увидеть результаты взрыва, и не как-нибудь, а вблизи, решил использовать телевизионное наблюдение. Привезенных ранее телевизоров не хватало — хорошо, что Пичуев захватил с собой еще два, с большими экранами, чтобы разные специалисты могли увидеть взрыв одновременно, а потом наблюдали бы за его последствиями. Конечно, основные исследования должны производиться с помощью всевозможных регистрирующих приборов. Но глаза есть глаза, иной раз лучше всякого прибора они помогают ученому оценивать сложные научные явления. Набатников знал это по личному опыту.

Еще с вечера Пичуев установил телевизор на командном пункте. Телевизор был с метровым экраном. Им особенно восхищался Лева Усиков. Вместе с друзьями он помогал ставить антенну, подводил кабель и чувствовал себя незаменимым. Антенный кабель нужно вести умеючи, не делать острых углов, и в то же время — изящно, со вкусом. Даже здешние опытные специалисты и то остались довольны.

…Пичуев встал рано, проверил телевизоры, а потом, сам того не замечая, направился к палатке медпункта, задумался и опомнился лишь возле нее. Возвращаться было поздно. Зина, закутанная в платок, сидела на скамеечке, рядом лежали костыли. Пичуев отодвинул их в сторону, справился о здоровье и сел поодаль.

За последние дни с Зиной он виделся часто. Благо предлог подходящий: после нескольких взрывов следовало проверить с высоты, как изменилась карта района. Для этой цели на двух вертолетах решено поставить телекамеры. Передачу будут принимать в Москве.

Зина не раз поднималась на вертолете и хорошо пилотировала, поэтому, как только ей разрешат, она этим делом займется, а пока готовилась, изучала условия, аппаратуру, в чем ей усердно помогал Вячеслав Акимович.

Сейчас Зина попросила принести из палатки карту, чтобы наметить маршрут и определить наивыгоднейшую высоту полета. Развернув карту на коленях, захотела познакомиться с расчетами. Пичуев вынул из кармана блокнот. Она перелистала страницы, где была указана высота и другие данные, необходимые для будущих полетов, затем отдала блокнот и, потеплее закутавшись в платок, сказала:

— Как это все просто! Математика. Женя страдает, что ею нельзя проверять свои поступки. — Она помолчала, освободила руку из-под платка и скользнула пальцем по карте. — Так, Вячеслав Акимович. Здесь мы идем параллельным курсом…

Пичуев подавил вздох. Вот именно — параллельным. Он должен будет лететь на другом вертолете, на расстоянии трех километров. А вдруг и в жизни это расстояние никогда не сократится? Пути идут рядом, но не вместе. Математика — наука точная: параллельные линии никогда не сойдутся. Эта мысль настолько его взволновала, что он не выдержал и спросил:

— Скажите, Зиночка… а может быть, линии не параллельны? — Он ладонью закрыл их на карте. — Где-нибудь… пусть не скоро, но все же пойдут вместе? Пойдут?

— Не знаю, Вячеслав Акимович. — Голос Зины дрогнул, но тут же стал твердым. — Линии часто пересекаются, а потом расходятся в стороны навсегда. Не будем говорить об этом. Подождем, проверим себя…

— Мне ничего не нужно проверять, — Пичуев взял ее руку и крепко прижался щекой. — Я давно все знаю… Может, с той минуты…

Зина грустно улыбнулась:

— Когда впервые увиделись? Пусть так… А сейчас не надо вопросов… Я сама вам скажу. — Глаза ее потемнели, стали глубокими.

— Так не бывает, Зиночка. Не скажете.

Пришла медсестра, посмотрела на их лица то ли с завистью, то ли с сочувствием, но так или иначе помешала дальнейшему разговору. Впрочем, он бы и остался неоконченным. Еще живы были печальные воспоминания, и Зина не могла их забыть.

…На командном пункте под натянутым брезентовым тентом стояли длинные столы с аппаратурой. Внизу, у деревянного барьера, тянулись серые, как ужи, резиновые и свинцовые кабели. На центральном месте в глубокой черной раме с длинным козырьком поблескивал экран телевизора.

Возле него томился Лева Усиков. Техники оставили его здесь вроде сторожа, а сами ушли проверять телекамеры. Женя строго-настрого приказал Левке спрятать руки под стол и ни в коем случае телевизор не включать. Оправдываясь необходимостью более тщательной проверки, любопытный Лева включал его поминутно, но после категорического приказа дежурил честно, наблюдая за тем, чтобы никто не прикасался к аппаратам.

«Доверили козлу капусту», — беспокоился Митяй и, в свою очередь, следил за Левой. Он хорошо помнил историю с «керосинкой» Багрецова, пострадавшей от Левкиного любопытства.

Женя и Вадим мирно беседовали неподалеку, но сами нет-нет, да и взглянут, что делает «инспектор справедливости». Вот уж беспокойная натура!

Афанасий Гаврилович кого-то искал. Женя подбежал к нему — не будет ли каких распоряжений.

Нет, ребятки, спасибо, — сказал Набатников и передал ему пачку писем. — Вот, почитайте, здесь дается оценка вашего «Альтаира». Идите, идите, потом потолкуем. — Он проводил студентов за барьер.

Расположившись на скамье, подальше от посторонних глаз, друзья принялись читать и перечитывать письма от Бабкина, Нади, от других техников и лаборантов, от радиолюбителей.

Конечно, изобретателей «Альтаира» прежде всего интересовала техническая сторона дела, то есть четкость, яркость и устойчивость изображения, однако случай с Медоваровым вызвал у них вполне понятный интерес, отнюдь не меньший, чем сама техника передачи с «места преступления». Ребята обсуждали эту историю, спорили.

Лишь Багрецов, человек, которого она больше всего касалась, — ведь из-за него же Толь Толич показал свое истинное лицо, — был молчалив, рассеян и наконец ушел, чтоб еще раз одному перечитать Тимкино письмо. Он чувствовал, как сладко щемит сердце. «Дружба есть дружба, и от нее никуда не денешься», — мысленно повторял он Тимкины слова.