Владимир Немцов - Альтаир

Напрягая внимание, Женя вглядывается вдаль.

Но что это? Волга ожила. Сияя огнями, плывут корабли! Их самих не видно, но на темном горизонте движутся светлые точки.

— Для праздника, что ли, огни жгут? — с сомнением сказал Митяй. — День на дворе.

Лева безапелляционно заявил:

— На юге раньше темнеет.

— Поздравляю! У Тушканчика Куйбышев оказался на юге!

— Не придирайся. Все-таки южнее, чем мы.

Митяй не мог согласиться со вздорными утверждениями Левы.

— Ясно как день, что у них тоже день, — сказал он и смутился: вышел неловкий каламбур.

Лева промолчал, жалея друга.

Огни приближались. Их было много — целая флотилия. Женя точно прилип к экрану и даже позабыл, что мешает смотреть другим.

Нет, это не корабли. Чуть покачиваясь на волнах, плыли гладко выстроганные прямоугольные плоты. На них никого не было. Посреди каждого плота стояла чаша. Из нее поднимался ровный, немигающий язык пламени.

Экран вдруг сразу осветился и через мгновение потускнел. Передача закончилась.

Опыт и особое чутье исследователя не обманывали Пичуева. Он понимал, что приехал на аэродром не в обычный день. Готовились серьезные испытания. Все говорило об этом — и несколько «ЗИМов» у ворот и суетливая беготня молодых техников. Озабоченные гости — наверное, представители смежных институтов — нетерпеливо поглядывали на часы.

По взлетной дорожке двигались фургоны с радиолокационными установками, трещал зарядный агрегат, гудели моторы. Похоже было на то, что скоро начнутся испытания нового самолета. Но сколько ни смотрел Вячеслав Акимович по сторонам, он не видел подходящей конструкции, готовой к полету. На транспортных машинах все винты были закрыты чехлами, вертолет тоже мирно подремывал в тени грибовидного ангара, который так заинтересовал Пичуева.

Дерябин попросил извинения и после разговора со встретившимся ему на дороге техником покинул гостя.

— Пока осмотритесь, — предложил метеоролог, — а я кое-что проверю. Ребятишки могли и напутать. Одному уже досталось.

Вячеслав Акимович понял, о ком шел разговор, и посочувствовал виноватому технику. Красный до ушей, сейчас он тянул кабель к зарядному агрегату. Вероятно, потребовалась дополнительная зарядка аккумуляторов. Почему-то они оказались в дышащей крыше ангара. Крыша, будто втягивая в себя воздух, медленно расширялась в обе стороны, похожая уже не на чечевицу, а скорее на толстую двояковыпуклую линзу. Это сравнение напрашивалось само собой, так как ее поверхность ослепительно блестела. На ней Пичуев рассмотрел не только ребра, но и темные концентрические круги, которых снизу не было. Он попытался объяснить себе, зачем ее нужно раскрашивать «под зебру», но в этот момент внимание его было отвлечено весьма странным обстоятельством: линза, как шляпка гриба, оторвалась от своей ножки и повисла в воздухе.

Вначале Пичуев подумал, что встретился с каким-нибудь оптическим явлением, вроде солнечного отблеска, создающего иллюзию просвета между крышей и цилиндром. Однако сквозь это небольшое пространство видны были облака и даже летящий самолет.

— Отставить! — послышался голос Дерябина.

Он высунулся из двери цилиндра, и через минуту шляпка гриба снова села на свое место.

Тонкие металлические подпорки, которые так смущали Пичуева хрупкостью и невесомостью, оказались стальными тросами. Они дрожали, словно натянутые струны, гудели от напряжения. Только сейчас понял Пичуев, что перед ним удивительная конструкция, похожая на воздухоплавательный аппарат. Вряд ли стоит сомневаться, какая же еще сила, кроме легкого газа, может приподнять пустотелый диск.

— Ну и как? — подойдя, спросил Дерябин. — Пригодится конструкция Пояркова?

— Высота? — деловито осведомился Пичуев: ведь этим определялось главное.

— До двухсот.

Пичуев удивленно переспросил:

— До двухсот? Так мало? Вы же понимаете: высотные здания… — колко напомнил он, но тут же заметил, что у Дерябина задрожали от смеха стекла очков.

Борис Захарович не мог сдержаться и явно подсмеивался над своим бывшим студентом.

— Милый вы мой, — сказал он, видно довольный его наивным вопросом, — я же подразумеваю километры.

— Или я действительно жалкий профан, — начал рассерженный Пичуев, — или вы решили рассказывать анекдоты. Насколько мне известно, летающие аппараты легче воздуха не могут подняться выше тридцати километров. А если хотите забраться выше, то объем их должен быть гигантским, несомненно в десятки раз больше этого диска.

— Истина, молодой человек, истина! — не переставая улыбаться, подтвердил Борис Захарович. — Ну, а что вы скажете насчет ракеты?

У самого основания цилиндра, на котором покоился диск, открылась дверь, из нее вышел невысокий широкоплечий парень в защитной гимнастерке и сапогах. Вячеслав Акимович узнал в нем провинившегося техника.

— Все готово, Борис Захарович, — сказал техник, не поднимая на него глаз. — Подключил.

Старый инженер усмехнулся в усы.

— То-то! Вот, изволите видеть, — он повернулся к Пичуеву, кивком головы указывая на техника, — Тимофей Бабкин. Парень смекалистый, дело знает. Но сегодняшнего я ему не прощу. Типичный перестраховщик!

Дерябин рассказал, что при первых испытаниях прибор, разработанный Бабкиным и Багрецовым, капризничал, пришлось с ним много повозиться. В результате получилась вещь стоящая. Но, несмотря на высокую оценку их прибора, Бабкин вдруг обратился за разрешением заменить новую конструкцию — старой, — как он говорит, для надежности.

— Совестно, молодой человек, совестно! — Дерябин укоризненно покачал головой.

А Тимофей Бабкин, техник из лаборатории № 9 Института метеорологии, стоял перед начальником, опустив покорно стриженую голову. Не в первый раз ему приходилось выслушивать справедливые замечания Бориса Захаровича. Однако сейчас, в присутствии постороннего инженера, Бабкин чувствовал себя обиженным. Можно было отозвать в сторону и там отчитать покрепче, а не срамить перед гостем. Нет, не понимает начальник всей тонкости человеческой психологии. Разве Бабкин не верит в науку? Очень даже верит. Но вот насчет глубины своих знаний и умения ими пользоваться Бабкин сильно сомневается. И нет тут ничего зазорного. Доживет Тимофей до лысой головы, тогда и разговор будет другой. А пока тычешься носом, как слепой щенок, все тебе кажется страшным, неуютным, неудачи подстерегают на каждом шагу, всюду тайны и загадки. Сделаешь аппарат, надеешься на него, веришь — и вдруг в самый ответственный момент камуфлет получается: техника категорически отказывается работать… Так было и с прерывателем.

Дерябин объяснял гостю устройство летающей лаборатории, а Бабкин стоял рядом, ждал приказаний. Это из-за него на полчаса отложили испытания. Трудно работать молодому технику в научном институте. Никак не соразмеришься, не угодишь. За смелость — выговор, за лишнюю осторожность тоже по головке не гладят. Вот и найди тут правильную линию… Трудно, ох, как трудно ее отыскать, когда в двадцать два года тебя считают специалистом и чуть ли не настоящим изобретателем, а ты еще ничего не умеешь делать!