Владимир Немцов - Альтаир

Лева не выдержал, рука его непроизвольно потянулась к выключателю. Щелчок — и экран погас.

За окном послышался тихий плеск, девичий смех, чьи-то веселые голоса.

Все это немного успокоило Леву. Он на родной земле, среди добрых и хороших людей. А телевизор показывал сон, чудовищный, нелепый сон. От него никак не опомнишься…

Журавлихин не осуждал Леву: хорошо, что выключил. Он представлял себе борьбу зверей в джунглях. Вероятно, страшное зрелище — тигры, катающиеся в смертельной схватке. Но что может быть отвратительнее, чем поединок истекающих кровью людей, которые душат и грызут друг друга на глазах у своих веселых собратьев? Осклабившись, ходит судья, смотрит на часы, опасаясь, как бы это интересное зрелище не кончилось раньше времени.

Женя помнил историю. Человечество уже давно отказалось от кровавых зрелищ. Когда-то в древнем Риме кровь лилась на арене Колизея. Голодные львы терзали людей. Бились гладиаторы. Проходили века, росла культура, но еще оставались тореадоры, им давали право всенародно убивать быков. Были петушиные бои — тоже зрелище с кровью, — но и о них скоро забыли.

А теперь, во второй половине двадцатого века, Журавлихин и его друзья увидели новую кровавую забаву.

— Очухался, Тушканчик? — спросил Митяй. — Можно включить?

Усиков минутку помедлил.

— Противно. Ночью спать не будешь.

Митяй посоветовал другу проветриться, пока идет страшная передача. Надо же узнать, откуда она? Лева решил остаться: наука требует жертв.

Телевизор включили во-время. Борьба закончилась. На носилках вытянулось длинное вздрагивающее тело. Победитель мог идти сам, но шел, еле ковыляя, его поддерживали под руки. Вслед летели букеты и апельсины.

…Беговая дорожка. На старте несколько десятков женщин в белых чепцах. Все они выстраиваются с детскими колясками.

Старт дан. Толкая впереди себя коляски, женщины бегут. Кто-то задевает соперницу колесом, она падает. На нее наезжает другая. Вот две женщины не могут расцепить коляски, с силой рвут их, колеса ломаются… Соперницы с плачем бросаются друг на друга. Зрители хохочут, размахивают руками — им весело.

Новый забег. На стартовой черте инвалиды с костылями. Все одноногие. Глаз аппарата скользит по голодным, измученным лицам.

Опять веселые трибуны. На экране пистолет стартера. Легкий дымок. Старт!

Люди бегут, падают. Ломаются костыли. Скачут одноногие!

Журавлихин задохнулся от боли и гнева:

— Нельзя это смотреть! Нельзя! Стыдно!

— Хватит! — решительно сказал Митяй и выключил телевизор.

Успокоившись, студенты встретились с Афанасием Гавриловичем и во всех подробностях рассказали о передаче из другого мира. Да, конечно, мир этот был иной, но существовал на Земле. Напрасно Лева Усиков вопросительно посматривал на антенну, направленную в космические пространства. Волна прилетела оттуда, видимо, отраженная от облаков, но послана она была с нашей планеты.

Еще до войны Набатников переплывал океан для заказа и технической приемки точных лабораторных приборов, которых нам тогда недоставало. Все, что ребята видели на экране телевизора, он наблюдал там, на месте. И если профессора поражала невероятная дальность передачи, которой он не находил научного объяснения, то все эти виды «спортивных соревнований» его не удивляли.

Вновь, как обычно, включился «Альтаир». Появилось изображение. После передачи из другого мира было очень приятно полюбоваться на танцующих девушек. Они вытащили на корму теплохода старенький патефон и, наслаждаясь танцами, даже забывали менять иголку. Патефон шипел, похрипывал, но что им до этого! Им хорошо, весело.

— Чего это они с утра пораньше? — удивился Митяй.

Женя презрительно хмыкнул:

— Отдыхают. Со страшной силой…

— Ты не прав, Женечка, — вступился за них Лева. — Не умеешь танцевать, вот и завидуешь. Часок-другой хорошо размяться. Приятно.

На экране были видны три пары девушек, партнеров-мужчин у них не оказалось. Танцевали молча, с каменными лицами, будто занятые тяжелой работой, и в этом не было ничего удивительного — на любой танцплощадке можно видеть застывшие, ничего не выражающие лица. Дело привычное, выполняется автоматически. Какие же тут эмоции!

Митяй прибавил громкости, но, кроме хрипа патефона, слышно ничего не было. Девицы будто в рот воды набрали. Попробуй узнай, где сейчас идет теплоход с «Альтаиром»!

Кончилась пятиминутка. Лева выключил телевизор и, повернувшись к Жене, спросил не без лукавства:

— Заметил, Женечка, что одна из них очень похожа на Надю? В пестром платье, миленькая такая.

— За это сравнение я бы на месте Нади обиделся. Уверен, что у твоей «миленькой» ничего, кроме танцев, в голове не осталось. Все перешло в ноги! — Женя всегда возмущался, когда дело касалось столь легкомысленного занятия. — У нас в институте такие тоже встречаются. Разговариваешь с ней и чувствуешь, что она простого русского языка не понимает, смотрит на тебя отсутствующим взглядом, думает, где бы ей сегодня потанцевать. Ведь есть девчонки, которые в неделю четыре-пять вечеров отдают танцам. Когда же им читать? Некогда.

Прошел еще час, включился «Альтаир». Опять танцующие, опять те же самые три пары. Девицы скучно передвигали ногами, на лицах невозмутимость.

Неизвестно, сколько времени продолжалось это скучное занятие, и Женя думал, что оно чужое, тупое и бессмысленное.

«Поисковая группа» была еще очень далека от цели. Вот уже несколько часов «Альтаир» не заявлял о своем существовании и в положенные ему пять минут ничего не показывал, безмолвствовал.

Женя Журавлихин, на правах старшего в группе, собрал «чрезвычайный совет». Развернули на диване карту и стали обсуждать причины столь тревожного молчания «Альтаира».

Расчеты Митяя показывали, что аккумуляторы не могли разрядиться. Недели две они еще будут работать. По твердому убеждению Левы, чемоданный телевизор тоже был в порядке. Значит, техника не подводила, а виновата… природа.

Лева сформулировал это предположение не совсем точно. Надо было пояснить, что условия распространения ультракоротких волн на участке от Казани до Куйбышева оказались неблагоприятными. На пути радиолуча находятся высокие холмы, сквозь них он пробиться не может.

Скептически настроенный Митяй предполагал самое худшее:

— Где-нибудь стали выгружать ящик, да и шмякнули об пол. Будь здоров!

Лева замахал на него руками:

— Придумал тоже! Мрачный юмор у тебя, Митяй.

— А я что? Я трезво смотрю на вещи.

— Смотри, да помалкивай. Нечего нам мозги засорять.

— Они у тебя с самого рождения такие.

Пришлось вмешаться Журавлихину.

— Отставить! — властно приказал он и сам удивился, откуда у него в голосе появились повелительные нотки.