Владимир Немцов - Альтаир

Багрецов был от души благодарен Жене за помощь. Друзья не оставят в беде. Он растрогался, защекотало в носу, и чуть было не навернулись слезы, но вдруг все прошло. Последнее замечание насчет бухгалтерских дел Вадиму показалось несправедливым, оскорбительным. Он получил немного в счет аванса по командировке и вовсе не желает быть каким-то иждивенцем даже у друзей — самолюбие не позволяет. Хотел было возразить, искал подходящие не обидные слова, но его предупредил Набатников.

— Я понимаю и тебя, Женя, и твоих товарищей. Поступок правильный. Другого и быть не могло. Но помните, что это не игра в благородство. Вы взрослые люди и знаете цену словам. Багрецов останется, но не на птичьих правах, а будет получать за свой труд то, что ему положено от государства. Нечего попрошайничать, брать в долг у того же товарища Медоварова, который, конечно, не откажет, но поморщится.

— Как в долг? — Вадим побледнел от негодования, взялся за острие горячего паяльника и не почувствовал боли. — Попрошайничать?.. Я никогда не просил… Товарищ Медоваров сам предложил получить аванс.

— Запамятовали, золотко! — Толь Толич говорил ласково, укоризненно, как с ребенком. — Вы попросили взаймы. Какой там аванс — сто рублей — сами понимаете. А командировочку мы еще в Москве аннулировали.

Вадим раскрывал рот, задыхался, слова не слетали с языка. Никак не мог прийти в себя от неожиданной наглости.

— Удостоверение у меня взяли… Говорили… расчет надо сделать… Помните, еще в санатории?..

— Ах, золотко, какие могут быть расчеты по пустой бумажке? Я же вас предупредил.

— Ложь! Ложь! — в ярости, уже не помня себя, закричал Багрецов. — Как вам не совестно!

Набатников стукнул ладонью по столу:

— Замолчи!.. Мальчишка! Кто тебе дал право кричать на старших? Как ты мог оскорбить человека — ведь он тебе в отцы годится! Он всю жизнь работал на тебя. На деньги его, мои, миллионов других людей ты учился. Человеком стал. — Гнев его постепенно нарастал, но голос был сдержанным. — Забыл, где находишься? Здесь не просто палатка, а мой кабинет — место, которое ты должен уважать. Сюда вызвал тебя руководитель, облеченный доверием твоего государства. Подумай об этом.

У Багрецова дрожали губы. Невидящими глазами смотрел он на Афанасия Гавриловича, и стыдно было перед ним, а сердце словно окаменело.

Женя наливал воду из графина, горлышко стучало о край стакана. Что теперь будет? Выгонят отсюда Вадима с позором, а когда приедет на работу, там в бюро комсомола письмо дожидается. Ребята смогут обсудить его только в присутствии Вадима. Персональное дело о недостойном поведении комсомольца Багрецова в командировке. Женя вздохнул и протянул ему стакан воды.

Афанасий Гаврилович перехватил его и выплеснул на земляной пол.

— Незачем! Не кисейная барышня. Солдаты без валерьянки обходятся. Итак, Багрецов, извинитесь перед товарищем Медоваровым за истерику и возьмите свои слова назад.

Во время этой сцены Толь Толич стоял к нему полуобернувшись, и даже спина его выражала благородное негодование. Услышав последние слова Афанасия Гавриловича, Толь Толич внутренне усмехнулся, скосил глаза на мальчишку, ожидая, когда он подойдет и смиренно попросит прощения.

В душе Вадима боролись два чувства. Он понимал, что своей вспышкой прежде всего оскорбил человека, к которому его влекло, к нему он питал, может быть, по-детски наивную, но искреннюю любовь. Таким хотел быть. Он видел в Набатникове чудесное сочетание ученого, преданного своему делу, руководителя и человека, наделенного, как ему казалось, лучшими свойствами характера, подчас противоречивого, но пленившего Вадима честностью и прямотой.

Афанасий Гаврилович требовал извинения. Разве можно не покориться? Вадим готов выполнить все, что он ни пожелает. Но в то же время большая правда настоящего коммуниста, правда, которую Вадим особенно ценил в нем и старался воспитать в себе, подсказывала совсем другое. Не может признаться, что ошибся, когда этого не было. Кроме того, во весь голос заговорило присущее ему упрямство.

Он машинально поправил галстук и шагнул к столу.

— Простите меня, Афанасий Гаврилович. Перед вами я особенно виноват. И перед вами, — Вадим приблизился к Медоварову, исподлобья глядя на его спину. — Если я вас оскорбил.

— Как так «если»? — возмутился Набатников.

— Правда никогда не может оскорбить, — упрямо сказал Вадим. — А я говорил правду… За резкость простите… Не сдержался.

— Идите, — Афанасий Гаврилович глазами указал Вадиму на выход. — Вы тоже свободны, — повернулся он к Жене. — Помните о вашем обещании.

Вадим и Женя ушли. Толь Толич посмотрел в пластмассовое окошко и, убедившись, что они далеко, злобно заговорил:

— Вот она, нынешняя молодежь. Обувшись, в рот лезут. Конечно, мы этого дела не оставим, напишем куда следует. Мальчишка, щенок — и вдруг осмеливается подрывать авторитет старших и, главное, в вашем присутствии! Какая наглость!

Набатников молча перебирал бумаги, затем поднял строгие глаза.

— Вы о своем авторитете заботитесь? Боитесь, как бы его не подорвали, — зло усмехнулся он, — а сами подрываете веру в людей. И это посерьезнее. Взять хотя бы историю с Багрецовым. С детства в нем воспитывали эту веру. Учили любить и уважать старших, они, мол, справедливы, твердо держат слово… А что у вас получилось?

— Помилуйте! — Толь Толич обиженно заморгал. — Есть всякие хозяйственные соображения, финансовая дисциплина. Разве он в этом что-нибудь понимает?

— Нет. Но он отличает правду от лжи.

— Очень даже странно, Афанасий Гаврилович. Вы кому верите — мне или мальчишке?

— А почему вы считаете, что мальчишке нельзя верить?

— Но ведь он уже обманул вас. Привез игрушки, которые годны лишь для забавы. Шарлатан! Если изволите, я вам это докажу.

— Вряд ли. Радиотехника не ваша специальность. А вас я попрошу, не сейчас, а как-нибудь на свободе, помочь мне разобраться в истории с командировкой Багрецова.

Набатников встал, считая, что разговор окончен.

С этой минуты Толь Толич потерял покой, и самочувствие его было скверное. Секретарь партбюро 1-го отдела Набатников пользовался в институте и любовью и уважением. Если он узнает все подробности, связанные с командировкой техника Багрецова, выяснит, какую неприглядную роль здесь играл Медоваров, то последнему не избежать неприятностей. Главное, чего особенно боялся Толь Толич, — может вскрыться истинная причина, почему вместо кандидатуры техника-изобретателя Багрецова, рекомендованной начальником экспедиции, выплыла никому неизвестная радистка. Дознаются, что она племянница того самого Аркадия Михайловича, который устраивал Медоварова в институт. Аркадий Михайлович и не заикался насчет племянницы, это уж сам Толь Толич захотел выслужиться перед ним. Так сказать поблагодарить за заботы, выразить признательность Аркадию Михайловичу.