Алексей Павловский - Опыты

Так мы и живём: безо всякого стратегического плана, разбойничаем и отстреливаемся. Здесь ещё надо сделать отступление насчёт Уральской Урлы: те, кто хихикает над бравыми кавалеристами — зря хихикает над бравыми кавалеристами. Вы даже не представляете себе, что такое кобыла-2000. Она в углепластиковой броне с гидроусилителями, поэтому под пузом у неё компрессор, и делает она сто километров в час со звуком старого трактора. Между ушами у кобылы противотанковое ружьё, под нижней челюстью — огнемёт, а на жопе гироскоп для пущей устойчивости. В мозг у неё вживлены электроды, и работает она под Windows CE, благодаря чему нервная, глючная, зависает и дохнет чаще всего от менингита. Своих от неё гибнет едва не столько же, сколько врагов, но оружие страшное. Слава богу, боится электромагнитного импульса, и мы бьём её самодельными гранатами-джеммерами из конденсатора, дросселя и ещё какой-то фигни. Кобыла от них зависает и её можно спокойно пристрелить.

Наш инженер, живущий как раз таки в оккупированном Стрые, говорит, что у Урлы появились новые секретные кони, ламповые и под DOS. Электромагнитный импульс им по барабану, но они страшно тупые и ходят медленно, чтобы не побить лампы, потому в бою неприменимы. А ещё лошади кушают овёс, и прошлой зимой половина из них вульгарно передохла с голоду из-за наших шуточек на коммуникациях. Непонятно только, откуда берутся новые лошади — видимо, у них под Свердловском какие-то могучие конные курятники.

Восточные же орлы животных не мучают, но берут бесшабашностью. От этого они, конечно, несут дополнительные потери, погибая не от рук противника, а от собственной молодецкой удали — и в большом количестве. Но связываться с ними крайне опасно и неприятно: как воевать с человеком, который верит в собственное бессмертие, а на крайний случай — посмертие с пышными гуриями в садах у Горного Старца?

А посередине мы, с автоматами, станковыми ШКАСами и забавными самоделками на транзисторах, которые нам поставляют мастерские Жидского Схрона, то есть расположенные в схроне на горе Жид. В некотором роде, процветаем, но перспектив никаких. Потому что армия разбита и капитулировала, и у Них Там Наверху речь идёт не о Гуцульских Карпатах, а об Уральских, Узбекских или, на крайний случай, Румынских…

Я сидел у костра и тупо тыкал в него палкой в поисках картошки, но попадались только цилиндрики джеммеров, которые там заряжались. От каждого тянулся провод вниз, в лощину ручья, где в воде лежал рельс. Термопара, однако. Ещё в ручье лежало, по моим прикидкам, пять тел, регулярно издававших рвотные звуки — в последней автоколонне оказался яростный узбек с отвратительными химическими гранатами. Он кидался ими. Они взрывались. Последствия — в ручье. Время от времени то один, то другой джеммер сыто квакал, и я выкатывал его в сторону — остывать. Зарядился.

— Надо было картошку позже закладывать. — Подытожил лейтенант Михульский. В этом сочетании — «лейтенант Михульский»- мне чудилось что-то обманное, нелепое, от Хармса, но тем не менее человек с таким невероятным именем командовал нами.

Казалось бы, какая разница, как зовут человека и как его называют? Однако, она есть, что-то такое, скрытое за словами, за смыслами и даже за тем, что за смыслами. Почему, например, «Александр Сергеевич Пушкин» (и никогда — просто: «Александр Пушкин»)? Но при этом: «Булат Окуджава» (а не «Булат Шалвович»)? Есть комбинации двух-трёх простых слов, ни вместе, ни порознь, казалось бы, ни к чему не обязывающих, но тем не менее определяющих место, время и образ человека с точностью до градуса широты, десятилетия и очертаний крыльев носа. Например, «Гордая дочь полковника-южанина»- это отнюдь не Марина Цыбаева из Владикавказа, 1996, а точно и неизбежно Мэри Ли Льюис из Луизианы, 1863. Такие языковые связи мимолётны и недолговечны, и если Пушкин пишет очевидное: «…Бранил Гомера, Демокрита, зато читал Адама Смита и был великий эконом…», то нынешним нам без энциклопедии и словаря возможно понять только «Отца», который «понять его не мог, и земли отдавал в залог.» И если из современника «Ярославна кычет на забрале» вышибало поток слёз, то нам уже пофиг. Ну, поэзия. Ну, кычет. Кукует. Ку-ку. Ну, и?

Есть что-то такое и в «лейтенанте Михульском», что бередит мозжечок, но, чёрт возьми, что?

— Надо было картошку позже закладывать. — Подытожил лейтенант Михульский. Ведь есть же в этом прозвании что-то обманное, нелепое, от Хармса, но тем не менее человек с таким невероятным именем командовал нами. Пятнадцатью человеками. Бывшим разведвзводом. Сейчас он сидел напротив меня и любовно чистил свой «Хеклер-Кох»- автомат причудливой формы и тёмной судьбы, предмет зависти всего батальона. — Сейчас без ужина останемся.

— А мы бы и так без него остались, — ответил я, уловив-таки одну картошку, — здесь половина джеммеров — барахло старое, выкинуть давно пора. Жалеем всё, жалеем, а они заряжаться будут до утра, и через двое суток всё равно разрядятся. Кинешь такой в конягу, и что?

— Кинешь второй. Вообще, надо, конечно, но это же на Магура Жиде топать! Ты их потащишь? — он кивнул на ручей. В ручье икнуло.

— Ну, потом как-нибудь…

— Во-во, «потом как-нибудь»! Третий месяц уже «потом как-нибудь». У нас же вечно «то понос, то золотуха». О, достань мне тоже картошку! Или две…

Я принялся сосредоточенно копаться в углях:

— Ну, во-первых, не «достань», а «найди», а во-вторых где «пожалуйста»?

— А я тебе потом спасибо скажу.

— И я тоже. — Из тьмы выступила белая фигура. Это был наш новобранец, Виталик Цар. Местный интеллигент, славившийся своим пацифизмом и потрясающими подштанниками. Они-то и сияли во тьме. Виталик был мокрый как мышь, потому что из ручья. — Вроде отпустило, и теперь дико хочется жрать.

Михульский сдул последнюю пылинку со ствола и, пугающе стремительно, с хрустом, собрав свой «Хеклер-Кох», прислонил его к дереву. Это было красиво.

— Разрешаю закрыть рты. — Сказал он командным голосом. — А тебе, Виталик, ещё крупно повезло. Во-первых, могли напороться на фосген. Ну, это ладно, сдох бы и сдох. А вот взвод Родченко в прошлом году у Подобовца закидали такими весёлыми американскими гранатками, что они еле ушли.

Театральная пауза.

— Шо за гранатки? — Не выдержал Виталик.

— А их несло всю обратную дорогу, прямо на ходу, а потом ещё две недели. Все Карпаты обдристали. В двадцать пять задниц. Я их видел сразу после этого. В Родченко два метра росту, так вот он тогда весил килограмм пятьдесят, не больше, и был бледно-зелёный. И до сих пор овсянку жрёт.

— Дебильная война! — Возмутился Цар. Его подштанники взметнулись к ручью, и уже оттуда донёсся его трудный голос: