Raptor - Тенебрариум

Тут я услышал чьё-то неровное пение, которое становилось громче по мере нашего приближения к крайнему дому, чей забор примыкал к оврагу практически вплотную. Так близко, что приовражная часть этого забора входила в сегмент внешней ограды. Пели явно со стороны того самого дома. Голос был мужской, хрипловатый, и, судя по всему, не вполне трезвый.

'Пора-пора-порадуемся на своём веку,

Красавице Икуку, счастливому клинку!'

— Это он? — осторожно спросил я.

— Ага, — кивнул Робин. — Слышишь, как надрывается? Шаляпин, блин. Опять поди поддатый.

— Может не стоит тогда к нему идти? Ну, раз он пьяный.

— Да не боись! Это его нормальное состояние. Был бы сильно бухой — валялся бы под забором молча. А раз поёт — значит в адеквате. Идём-идём, не очкуй.

Заслышав наше приближение, во дворе глухо зарычала, а потом залаяла большая собака. Но хозяин, не обращая внимания, продолжал напевать один и тот же куплет, как заевшая пластинка.

— Дядь Ге-но! — Робин постучал подобранной палкой по ржавому почтовому ящику на заборе. — Как жизнь молодая?!

Косматый седой старичок, сосредоточенно пропалывающий грядку на своём скромном огороде, даже не поднял головы, и просто запел громче:

'Пора-пора-порадуемся на своём веку,

Красавице Икуку, счастливому клинку!'

— Ну ты чё, оглох, что ли?! Или не признал?! Не отмораживайся, принимай гостей!

— Я гостей не жду. Идите…

И он послал нас по известному адресу.

— Зачем же так грубо? Я тебе постояльца привёл. А ты матом ругаешься.

— Нахрен мне не сдались твои постояльцы. Возишь всяких долбоклюев — дурак на дураке и дураком погоняет.

— Этот не дурак. Просто тишину любит. Поэтому к тебе его и привёл.

— Сказал, не пущу! Уходите по добру, по здорову! Разгильдяи.

— Ну, как знаешь, дядь Ген. А мы ведь не с пустыми руками приходили, — Робин недвусмысленно кивнул мне на пакет. — Ну ка, покажи.

Я быстренько достал бутылку водки и приподнял её над забором.

— Видишь? С подарком приехали. Ну, раз уж ты принимать гостя отказываешься, что ж тут поделать? Думаю, что Пичугины от водки не откажутся. Поселю тебя к ним.

— Очень жаль, — с напускной печалью вздохнул я. — Ну раз так, ничего не попишешь. Пойдём к Пичугиным.

Мы развернулись, но, не успев сделать и пары шагов, услышали за спиной взволнованный голос.

— Эй, Макс, погодь! Ну, чего вы так сразу-то? Не договорились добром, и уходите. Вертайтесь!

Робин расплылся в счастливой улыбке, и незаметно показал мне оттопыренный большой палец — сработало!

— Демон! Фу! — последовал гневный окрик, адресованный собаке.

Демон? Оригинальное имя.

— Да-да, собачку убери, а то она у тебя психованная, — себе под нос пробормотал Робин.

Зазвенела цепь, и лай стал удаляться. Хозяин отвёл пса в противоположную часть двора, и, судя по всему, привязал. Затем он вернулся к калитке и, убрав щеколду, открыл нам дверь.

— Входите.

— Спасибо.

Мы вошли во двор, и по узенькой дорожке из растрескавшихся плиток направились в сторону старой, полусгнившей беседки.

— Что же вы сразу не сказали, что магарыч принесли? Это же совсем другой разговор.

— Ты же не спрашивал. Сразу послал куда подальше.

— Не, ну а чё? Подумаешь, послал. Обижаться-то зачем? На обиженных воду возят.

— Да мы и не обиделись.

— Вот и хорошо. А то сразу уйдём-уйдём. Чё вам эти Пичугины? Нечего у них делать. Если молодой человек любит тишину и уединение, то он обратился по адресу. Здесь у меня тихо и уединённо… Ну вы это, пузырёк-то давайте, и располагайтесь.

Я отдал ему водку. Трясущейся рукой, дядя Гена принял бутылку и облизнулся.

— Последний раз нормальную водку пил почти год назад. Когда КПП перекрыли. С той поры одной бормотухой и пробавляюсь.

— Ну, раз мы договорились, я больше вам не нужен, — Робин пожал руку хозяину дома, и, обратившись ко мне, добавил. — Завтра в семь часов выдвигаемся. Не проспи.

— Хорошо, — ответил я. — Спасибо, Робин.

— Не за что. Отдохни как следует. Завтра у нас сложный день. Ты должен быть в форме.

— Буду.

— Ну, до завтра.

Робинзон вышел со двора, и, шурша травой, удалился. Я остался один на один с чудаковатым мужичком, бестолково суетящимся, вокруг беседки, и демонстрирующим свою чрезвычайную занятость. Присев на край скрипучей лавочки, я стал смотреть на темнеющее небо. Кое-где уже проглядывали первые звёзды. Сумерки обволакивали окрестности своей серой вуалью. Со стороны заброшенной фермы, хаотичной, растянувшейся стаей летело вороньё.

— Ну что, милости прошу в дом? — приложив мотыгу к беседочному столику, хозяин наконец-то обратил на меня внимание.

Я послушно поднялся, и проследовал за ним, на ходу размышляя, как бы мне завязать разговор. Миновав крыльцо, мы оказались в сенях, пахнущих сушёной травой, вяленой рыбой и гнилой древесиной. Типичное жилище старого холостяка. Все вещи разбросаны как попало, коврик затоптан, вокруг пыль и паутина. Половицы под ногами жалобно поскрипывали. С чавкающим звуком открылась обитая поролоном дверь, и мы вошли в жилую комнату. Здесь было более уютно и чисто, нежели в сенях, но всё равно чувствовалось отсутствие аккуратной женской руки.

— Не разувайся, — разрешил хозяин. — У меня тут не прибрано.

В помещении царил полумрак. Кроме звука наших шагов тишину нарушало лишь размеренное, хриплое тиканье старых ходиков. Хозяин жилища поспешно юркнул в спальню, и зашуршал там какой-то бумагой. Затем он уронил на пол что-то металлическое: то ли ведро, то ли таз. Выругался, и продолжил шуршать.

Я ждал его в зале, разглядывая скромную обстановку отшельничьего обиталища. Повсюду паутина. Окна покрыты тенётами, как занавесками. Из мебели только обеденный стол, пара табуретов с дырочками по центру сидений, топчан, тумбочка, трельяж с треснутым зеркалом, да шкаф, с перекошенной дверцей. На стене виднелись фотографии, очевидно, принадлежавшие прежним жильцам. Они выцвели настолько, что разобрать на них лица было уже невозможно. В потолке торчал подозрительный крюк. Как потом выяснилось, на этот крючок подвешивалась зыбка, в которой укачивали младенца.

На тумбочке стоял престарелый советский телевизор, покрытый таким густым слоем пыли, что вопрос о его работоспоспобности тут же отпадал.

— А давно Вы тут живёте? — спросил я хозяина, копошившегося в комнате.

— Несколько лет, — откликнулся тот. — А что?

— Да так, ничего. Просто хотел узнать, Вы местный? Ну, в смысле, родом из этого села?

— Нет, — дядя Гена высунулся из комнаты, взбивая руками подушку, из которой во все стороны летела пыль, перемешанная с мелким пухом. — Из Питера я.

— Ого-го. И каким же ветром Вас сюда занесло?

— Служебным. Ты это, много будешь знать — скоро состаришься. Я тебе тут постелил. Спать будешь в комнате, на кровати. У тебя на вечер есть что пожевать? А то у меня в закромах шаром покати. Питаюсь чем придётся. Угощать гостей нечем. Так что не серчай.