Raptor - Тенебрариум

— Что я вижу? Коридор… Нет. Уже что-то другое… Боже мой.

Теперь я словно попал в кинозал, где крутили разномастную хронику. Но изображение было не передо мной, а вокруг меня. Я кружился, глядя в разные стороны, и повсюду видел смерть. Я видел, как мимо меня обезумевшие от горя родители тащат окровавленных детей с оторванными конечностями. Я видел перекошенные злобой лица, орущие что-то мне в лицо и стреляющие в воздух из автоматов. Я видел, как катятся отрубленные головы заложников, как пули дырявят черепа, как рушатся памятники и старинные здания, как среди обломков и изуродованных трупов, катаются броневики и джипы с пулемётами. Я видел горящие города, некогда прекрасные, но ныне чудовищно обезображенные войной. Страшные флаги, транспаранты и лозунги, испещрённые призывами убивать, убивать, убивать! Я видел толпы, легионы абсолютно невменяемых и обезумевших людей, готовых рвать других людей голыми руками. Колючую проволоку, бомбы, падающие с самолётов, ревущие реактивные установки, ухающие фугасы, кровь…

— Хватит! Достаточно, Элекен, я насмотрелся!

Видение исчезло, и вновь появился коридор.

— Почему тебя так это напугало? Каждый день ты видел это в новостях. Неужели до сих пор не привык? — ответил куратор. — Теперь понимаешь, с чем мне приходится иметь дело? Вот от чего я хочу оградить участок, на котором работаю. Прошли времена, когда сумеречники не вмешивались в дела людских политиков. Мы все были заодно. 'Сумеречники всех стран — объединяйтесь!' Хе-хе-хе. Наша цель была едина — полоть 'сорняки'. Не важно какие. Если где-то начинался перекос — там мы делали зачистку, устраняя его. 'Мы едим, чтобы жить, но не живём, чтобы есть'. Таков был наш девиз. Но теперь, когда контроль над куклами начал теряться, стал действовать закон 'Каждый сам за себя'. Высший Разум мне свидетель — не я первый преступил эту запретную черту. Сейчас нет альфа-регуляторов. Но при поддержке сумеречного Капитула любому правительству можно обойтись и без них. Всё что я хочу, это чтобы на мою территорию не лезли. А они лезут.

— Кто, 'они'?

— Обстановка в мире нестабильна. Выйдя из-под контроля, мои бывшие коллеги стали моими заклятыми врагами. Более того, они объединились. Ну, если можно назвать 'объединением' подчинение одних другими. Теперь они хотят нажраться досыта, прежде чем Сакрариум уничтожит девяносто семь процентов земной биосферы к чёртовой матери. Они желают гульнуть перед смертью, как следует. Они развлекаются. Их звериные инстинкты выползли из-под гнёта священного Кодекса. Теперь они хотят жрать. И жрать они хотят уже не горькие 'сорняки', а сладкую 'пшеницу', понимаешь? Да ничего ты не понимаешь. Твой разум слишком угловат и тесен для всех этих проблем. Геополитика — это лишь верхушка айсберга. Ты хоть знаешь, что на нас надвигается? Через пару-тройку месяцев, Запад начнёт операцию 'Каин'. Помнишь притчу о брате, убившем брата? Каша заварится такая, что и за десять лет не расхлебать. А у меня нет десяти лет. Чёрная невеста скоро появится, чтобы всё закончить.

— Мне плевать на это. Я хочу знать, что ждёт меня? Когда в книге будет поставлена финальная точка, что будет со мной? Меня отпустят, или нет?

— Писатель, ты должен гордиться тем, что помогаешь такому благому делу…

— Меня отпустят, или нет? — повторил я.

— Верь, Писатель. Не теряй веру.

— Мне это надоело, — ускорив шаг, я поспешил вдаль по коридору, оставив куратора позади. — Катитесь куда подальше со своей высокопарной бредятиной.

— Верь, Писатель! — догонял меня голос Элекена. — Ты должен верить!

К чёрту этот бред. К чёрту. Я устал. Устал. Выпустите меня. Пожалуйста. Сжальтесь. Я больше не могу находиться в этой горячке. Я не хочу ничего писать. Я не хочу ничего слышать о книгах, о кодах и о концах света. О каких-то пророчествах и цветах. Я просто хочу жить, как жил раньше.

Темнота окружала меня, липла ко мне, душила. Почему я не вышел на последней остановке, когда мне предлагало Хо? Почему я до сих пор здесь — в этой чужой, воспалённой фантазии? Пропади всё пропадом…

— Эй, — окликнул меня голос.

Это был уже не Элекен. Голос был женским, хрипло-писклявым, как мяуканье больного котёнка. Медленно обернувшись, я увидел стол, освещённый единственной лампой, свисавшей откуда-то сверху, прямо из темноты. Возле стола, друг напротив друга, на той же самой темноте стояли стулья. Ближайший ко мне был пуст. С противоположной стороны кто-то сидел. На освещённой столешнице лежал пистолет. Необычный. Не похожий ни на одну модель пистолетов, о которых я знал.

— Подойди. Сядь, — подозвала меня сидящая.

Звук голоса мягко тонул в темноте, словно в хорошо звукоизолированном кинотеатре.

Я подошёл, сел на свободный стул. Опасливо посмотрел на пистолет, затем на руки незнакомой дамы, лежащие на краю стола, и лишь потом рискнул взглянуть ей в лицо. Сердце оборвалось от страха. Передо мной сидела сумеречная охотница в полном обмундировании, за исключением шлема. Голова полностью открыта. Её глаза: большие и грустные — светились тусклыми зелёными угольками. Растрёпанные пепельные волосы торчали в разные стороны остренькими колючками. Лицо было бледным, осунувшимся. Совсем молоденькая девочка. По виду, моложе Райли. Какая же тварь упаковала это ангелоподобное создание в ужасную сумеречную сбрую?

— Карина? — узнал её я. — Это ты?

— Да, — ответила она. — Вот видишь. Ты меня знаешь, а я тебя — нет.

— Я не думал, что мы встретимся. Вот так, неожиданно.

— Я тоже не думала.

— И зачем мы здесь? — я опять покосился на пистолет. — Ты хочешь меня убить?

— А разве не наоборот? — улыбнулась она.

Я стыдливо потупил взгляд.

— Не беспокойся. Я к этому привыкла. Не только ты относишься ко мне, как к чудовищу. Из-за этого пророчества многие смотрят на меня косо. Ненавидят, боятся, желают уничтожить. Ну так в чём же проблема? Вот она — я. Давай, действуй.

— Ты дашь себя убить? Так просто? — нервно усмехнулся я. — В этом есть подвох, да?

— Никакого подвоха. Вот мой пистолет. Бери и стреляй в меня.

Я осторожно потянулся к оружию, но, не дотронувшись до рукоятки, опустил ладонь и начал постукивать пальцами по столешнице, бормоча, — н-да… Н-да…

Карина молча посмотрела на мою руку, а потом опять стала смотреть мне в глаза.

— То есть, взять и выстрелить? И ты ничего мне не сделаешь? — трепетал я.

— Если ты выстрелишь, что я смогу сделать? — пожала плечами сумеречница. — Только умереть.

— Нет, это ловушка.

— Ты будешь стрелять, или нет? Давай покончим с этой игрой.

— Буду! — я схватил пистолет и направил на неё.

Оружие было лёгким, почти как игрушечное. Когда мои пальцы сжались на ребристой, эргономичной рукояти, внутри пистолета что-то тихонько засвистело, будто бы заряжалась вспышка старого фотоаппарата. На целике и мушке засветились синенькие точки маркеров. Было заметно, как ствол ходит ходуном в моей трясущейся руке.