Ринат Мусин - Любви все роботы покорны (сборник)

Мать Барракуда, сопровождаемая свитой из молодых акульщиц, неспешно ступала по дну вдоль коралловых заграждений. Мужчины-дозорные при виде процессии кланялись, Мать Барракуда отвечала легким кивком. Заграждения строились и укреплялись поколениями водников. Они опоясывали сушу и отделяли обитаемые прибрежные воды от населенных морскими чудовищами глубин.

Процессия миновала плантацию донных водорослей, обогнула рыбные вольеры и выбралась к крабовому питомнику как раз к началу утренней кормежки. Мать Барракуда остановилась, благосклонно наблюдая за неторопливо расправляющимися с пищей боевыми крабами. Свита приблизилась, акульщицы, оттолкнувшись от дна, всплыли, чтобы лучше видеть. Восемнадцатилетняя Сайда завороженно смотрела, как хватают запущенную в питомник кормовую рыбу тысячи и тысячи клешней. Боевые крабы были силой, главным оружием водников, грозным и непобедимым.

– Матушка!

Мать Барракуда оглянулась, властным жестом приказала остановиться спешащему к ней дозорному. Сайда вгляделась: молодой Спинорог, пытавшийся ухлестывать за ней со времен прошлогодней Акульей охоты. Сайда пренебрежительно хмыкнула: у ухажера не было никаких шансов. Если она кого и приблизит к себе, это будет гарпунщик, охотник на китов, а не дозорный, планктонщик или какой-нибудь бездельник из крабовой обслуги. Впрочем, зачать от гарпунщика, то есть от ровни себе, мечтает большинство водниц, только вот неробких и сильных мужчин рождается крайне мало.

– Говори, – велела Мать Барракуда дозорному.

– На восходе три человека-птицы взлетели с прибрежных скал, – дозорный развел плавники в стороны и сложился в поклоне. – Летят, направляясь к Острову.

Мать Барракуда удивилась, но внешне осталась невозмутимой. В последний раз крылатых жителей гор она видела полвека назад, когда была еще девчонкой-акульщицей, и Мать Мурена, тогдашняя предводительница, затеяла поход в пресные воды. Они тогда поднялись вверх по реке вдесятером и добрались до самых предгорий. Вернулись не все: стычка с равнинниками на обратном пути унесла шесть жизней…

Мать Барракуда презрительно скривила губы: в те времена равнинники еще были уверены, что властелины мира – они. Береговая война сорокалетней давности с этой уверенностью покончила.

– Сайда, Макрель, – позвала Мать Барракуда. – Поплывете со мной. Приготовьтесь: поднебесники уродливы, и от них смердит, как от каждого, кто живет на суше. Эти трое, однако, явно летят к нам с умыслом. Мы выслушаем их, постарайтесь не выказывать отвращения.

Сайда невольно залюбовалась Матушкой. Подводным языком жестов та владела в совершенстве, с легкостью выражая любые мысли синхронными движениями рук и плавников. Сама Сайда по молодости предпочитала язык надводный, голосовой, хотя для разговора на нем и приходилось всплывать на поверхность.

Мать Барракуда оттолкнулась от дна и неторопливо поплыла по направлению к Острову. Отставая на предписанные ритуалом полтора корпуса, акульщицы последовали за ней.

У окраины селения Ласка осадила коня. Ее сотня пылила по проселочным дорогам и петляла по лесным тропам вот уже пятые сутки. Всадники подустали, и коням не мешало бы день-другой попастись в лугах, но на отдых времени не было. Общий сбор воевода назначил на послезавтра, и сейчас к предгорьям стекались ополченческие отряды со всех равнинных земель.

В селение сотня въехала на закате. Здесь в избах остались лишь старики и дети, молодежь ушла в ополчение поголовно, как всегда бывало во время войн. Впрочем, о войне Ласка знала лишь со слов деда, да и тот не любил о ней вспоминать. Как и всякий старик, заставший времена, когда на равнины хлынули из прибрежных вод полчища клешнястых чудовищ, погоняемые умостившимися на панцирях бесстыдными уродинами, голыми, словно собирались на случку.

У коновязи Ласка спешилась. К ней, сгорбившись, семенил старик в латаной белесой рубахе, по всему видать, староста.

– Приветствую тебя, сотница.

– Привет и тебе, старик. – Ласка бросила поводья подоспевшему десятнику и шагнула старосте навстречу. – Мы нуждаемся в ночлеге, еды не прошу, питаться будем тем, что осталось в торбах.

Еды в селении не было, как и в любом другом. С тех пор как водники обложили равнины данью, люди жили впроголодь, наедаясь досыта от силы раз пять в году, по праздникам. Ничего, победа над горцами положит голоду конец.

– Дикобраз! Оцелот! – подозвала Ласка обоих полусотников. – Разведите людей по домам.

Она стремительно зашагала к ближайшей избе. Война будет кровопролитной, это понимали все. Поднебесников мало, на земле они неуклюжи, неповоротливы и едва ковыляют на своих коротких слабых ногах. Их изнеженные малахольные женщины не воюют. Но мужчины тверды и отважны, а от пущенных с воздуха отравленных стрел не спасает даже кольчуга.

Так или иначе, война с поднебесниками неизбежна. И не только оттого, что заливные луга и черноземы предгорий жителям равнин необходимы. И даже не оттого, что пограничные селения стонут от разбойничьих ночных налетов, и люди из них бегут, и залежные поля не засеяны. А в основном потому, что перед новой войной против водников следует избавиться от врага в тылу, и это понимает любой ополченец.

С горцами необходимо покончить, пускай это будет стоить жизни множеству равнинников. Пускай даже каждому второму. Да хоть и ей самой.

Потупив глаза в землю, Сапсан старался не смотреть на голую старую каргу, лохматую, с обвислой морщинистой грудью и дряблым телом. За спиной карги маячили еще две нагие «красотки», и от всей троицы нестерпимо разило несвежим.

– Пойдем, – велел старый Дронго.

Он поднялся и заковылял по прибрежным камням к крошечному галечному пляжу, на котором дожидались водницы. Сапсан, сглотнув, двинулся следом, запах с каждым шагом становился все более отвратительным.

– Приветствую вас, – донесся до Сапсана булькающий надтреснутый голос, глухой, будто карга говорила в сложенные ковшом ладони. – Вы проделали долгий путь. Зачем?

Старый Дронго резко остановился, Сапсан едва не налетел на него. Скосил и быстро отвел глаза – наполовину расправив крылья и гордо задрав голову, старик смотрел на водниц в упор. Ну и выдержка у него, уважительно подумал Сапсан, вновь упершись взглядом в галечную россыпь под ногами.

– Меня зовут Дронго, – представился старый вожак. – Со мной поднебесные воины Сапсан и Зимородок. Могу ли я узнать ваши уважаемые имена?

– Тебе они ни к чему.

Сапсан вздрогнул и наконец поднял глаза. Кровь прилила Дронго к лицу, старческая рука метнулась к заткнутому за пояс кинжалу. И застыла на рукояти. Сапсан вновь позавидовал выдержке вожака: старый Дронго сумел стерпеть оскорбление.