Антон Краснов - Леннар. Тетралогия

— Что с тобой?

— Н-ничего, — пробормотал Лайбо. — Мне кажется… н-ничего страшного… я думаю…

Тун Гуриан не ответил. Беллонцы отличаются превосходным чутьем. Каждая нотка в голосе Лайбо, неуверенная и дряблая, свидетельствовала о том, что Лайбо солгал. «Вот оно, — подумал тун Гуриан, — вот оно… яд… Неужели уже?..»

Короткая, непрерывно нарастающая глухая дробь за их спинами раскачала и обрушила тишину. Лагерь сардонаров содрогнулся и пришел в движение.

Час штурма пробил.

…В душе тех, кто никогда не видел ни одного из Храмов Арламдора, эти грандиозные сооружения всегда поднимали сложное чувство, включавшее в себя напластования из страха, восхищения и сознания собственного ничтожества. Храмы строились нарочито грандиозными, а беспощадный Закон карал за нарушение древней традиции: никто не может строить здание выше куполов этих символов веры. Первый Храм по сути представлял собой почти точную копию того, что был разрушен катаклизмом в Ланкарнаке, но несколько превышал его по размерам. Вернее Храм в Ланкарнаке был почти точной копией Первого… Первый Храм напоминал гигантского серо-голубого каменного осьминога, простершего вокруг себя восемнадцать щупалец в диаметре около четырех с половиной белломов. Щупальца-галереи, хоть относительно небольшие в сравнении с главным зданием Храма, при ближайшем рассмотрении представляли собой громадные сооружения, вытянувшиеся на два беллома каждое и имевшие в высоту от двадцати до тридцати человеческих ростов. К галереям, вливавшимся в главный корпус так, как несколько рек впадают в озеро, лепились постройки меньшего калибра, имевшие в большинстве своем не богослужебное, а хозяйственное и административное назначение. Не надо забывать, что Храм держит в кулаке не только духовную, но и государственную, законотворческую и судебную власть… Храм назначает и ниспровергает королей и правителей, формирует законодательные собрания и разгоняет их. Как стадо бессловесных скотов. Большая и, быть может — скоро, — непосильная для нынешних церковных иерархов власть…

Главный же корпус Храма, скрывавший за своим каменным панцирем несколько сотен нефов далеко не скромных размеров, венчался грандиозным куполом, на самой вершине которого виднелась впадина, наполненная теплой дождевой водой. Впадина, относительно небольшая на фоне общих размеров громадного сооружения, на деле была целым озером и являлась священной купелью, служившей для ритуальных омовений жрецов Благолепия.

Попасть внутрь этого храмового комплекса можно было через любой из восемнадцати въездов, открывавших собой каждую из щупалец-галерей. Мощные арки въездов, зажатых меж высоких каменных пилонов, были превосходно приспособлены для обороны. На пилонах, мощных каменных столбах с рядом утолщений по всей длине, имелись смотровые площадки, отлично укрытые для посторонних взглядов и предназначенные для размещения тут наблюдателей или стрелков. Въезды запирались высоченными и тяжелыми раздвижными воротами из черного манггового дерева, окованного несколькими полосами металла. Даже если существовала возможность пробить в мощных воротах брешь при помощи всех мыслимых подручных средств, огня или размягчающих химических растворов, все равно для этого требовалось значительное время: прочное мангговое дерево плохо горит, чрезвычайно твердо и неуступчиво… Впрочем, любой, кто попробовал бы пробраться к воротам, прожил бы не больше нескольких мгновений: стрелки Ревнителей славились своей меткостью, равно как и метатели ножей и копий — копий коротких, для ближнего боя (миэллов) и длинных (гараннидов).

Но даже если допустить, что осадившие Храм воины сумели прорваться через ворота и оказаться в нефе, где каждый из гостей священной обители должен пройти ритуальное очищение… Даже если допустить это, все равно — доступ в главную галерею-щупальце преграждался каменной стеной, поднимавшейся и опускавшейся при помощи тайного механизма. Таким образом, восставшим оставалось бы прорываться в сердце Храма по узким ходам, идущим параллельно главной галерее на высоте более десятка анниев. А как защищаются узкие ходы и переходы, известно на примере Этерианы…

Но здесь, в Первом, сардонаров ожидали отнюдь не жалкие муниципальные стражники и перепуганные заседатели городского Собрания, которых можно резать, как убойный скот. Общий гарнизон Храма достигал полутора тысяч Ревнителей и Субревнителей, а при необходимости почти каждый из девяти сотен жрецов Благолепия мог взяться за оружие, которым они владели с ненамного меньшим искусством, нежели братья ордена.

И эту твердыню, царившую над миром вот уже около пятнадцати веков, Акил собирался взять за ОДНО УТРО.

Как?

Большинство из пятнадцати тысяч сардонаров, осадивших Храм, даже не задумывалось об этом. Вера в своих вождей превышала сомнения в собственных силах и принижала истинные возможности Ревнителей, некогда непререкаемо грозные. Впрочем, Акил был в самом деле грамотным военным. Справедливо сочтя, что нет смысла осаждать все восемнадцать порталов, ведущих в Храм, — банально не хватит сил и средств, он поставил контрольные посты у шестнадцати въездов в Первый, придав каждому из постов по крепкому отряду ветеранов. Это было необходимо, потому что эти посты состояли большей частью из горожан-ополченцев, лишь недавно примкнувших к сардонарам и не очень уверенно владевших оружием. Основные же силы, наиболее обученные воины общей численностью в шесть тысяч человек, были переброшены к двум храмовым въездам, которые и были намечены Акилом к штурму.

Время, выбранное предводителем сардонаров для атаки Храма, подобралось медленно, неотвратимо, словно тот серый сумрак, который окутывал основания пилонов, медленно светлел, раздвигая свои тяжелые мутные волны и открывая угрюмые стены галерей-щупалец и молчаливые черные лица ворот-порталов. Сумрак, как затаившийся хищник, засел в неряшливом кустарнике, которым поросли холмистые земли, примыкавшие к Храму; сумрак прятался в черных тенях скал, в низко стелющейся траве и в полосах гравия, разрывающих массивы кустарника и участки, заполненные сорными травами. Сумрак… Но не этот сумрак был самым жутким из того, что находилось близ стен Храма в преддверии решительного штурма. Самым тягостным и давящим было совершенное, абсолютное безмолвие — словно огромным звуконепроницаемым колпаком неба накрылось это священное для всех сторонников древней веры место. Ни огонька. Ни звука. И даже со стороны Горна, огромного города, раскинувшегося у подножия высот Храма там, за Полосой отчуждения, [29] Полоса отчуждения — запретная зона вокруг Храма, шириной около двух белломов, на которой запрещено что-либо возводить, сажать, а по ночам — передвигаться без разрешения на то Ревнителей. не долетали обычные для любого времени суток хлопотливые шумы никогда не затихающей суетной столичной жизни. Нет. Все замерло. После бойни, учиненной сардонарами в Горне, казалось, даже лучики света боятся проникать сквозь плотно закрытые ставни. Что уж говорить об осажденном Храме, над которым всегда, денно и нощно льется тонкая и печальная мелодия богослужебного гвентара, священного струнного инструмента жрецов! Молчали и струны, немотствовал сумрак, и только от остывших за ночь храмовых стен, казалось, шел какой-то мрачный, угрюмо давящий на барабанные перепонки гул.