Виктор Тарасов - Повести и рассказы (-)

Больна ли современная фантастика "неврозом", то есть незнанием своих корней, своих подсознательных движущих сил? Поверхностные и констатирующие работы по теории НФ заставляют заподозрить последнее. Незнание собственных оснований делает кризис подспудным, а жанр - беззащитным перед ним.

Итак, попробуем разобраться в системе образов, использумых в НФ, посмотрим, как они трансформировались при переходе из вечных "архетипов-образов" в рамки жанра и как они могут развиваться в дальнейшем.

Первым архетипом-образом, который восприняла в себя фантастика, был демиург-творец (типа Прометея). Все это естественно связывается с пафосом научно-технического прогресса. И в самом деле, многочисленные герои НФ только тем и озабочены, как бы побольше понастроить на иных планетах. Например, одинокий герой Михайлова В. Д. ("Стебелек и два листика"), начиная воспроизводить на другой планете земной мир, делит последовательность своих действий на 7 дней творения.

Но есть здесь очень тонкий аспект проблемы. Говоря о созидательной способности фантастического героя, художник очень часто имеет в виду свою собственную творческую способность. Например, в известном рассказе Борхеса герой-пророк мучительно созидает своего ученика-продолжателя, и тут прямая аналогия между творцом и его произведением.

Итак, архетип творца-демиурга существовал до НФ и был ею "адаптирован". Каким образом? Прежде всего тем, что архетип является часто не в абсолютно-творящей своей воле, а имея в руках некий фантастический агент, который опосредует его волю: это - сверхпушка, суперлодка, чрезвычайно взрывчатое вещество, новый прибор и т. д. Божественное сводится к естественнонаучному, а мифическое - к прагматике века Жюль Верна. Что же происходит дальше? Фантастический агент сам начинает набирать черты и функции "абсолюта", появляются машина времени, эликсир молодости, машина пространства, вечный хлеб и т. д. И наконец, почти божественное исполнение всех желаний и воли творца: машина желаний (Шекли), золотой шар (Стругацкие).

Итак, мы видим, что архетип творца, будучи "усвоен" научно-техническим образом, снова возвращает себе свою мифическую суть, но тем самым - и разрушает рамки жанра.

Нечто подобное происходит и с близким архетипом "отца-основателя" (типа Моисей).

По глубинному архетипу - это "вечный старец", а по типу поведения "покровительство". Вспомним, например, как Немо ненавязчиво покровительствует путешественникам, подбрасывая снаряжение, а потом умирает, подобно патриарху, окруженный трепетом и поклонением "племени". Возможно, что архетип отцаоснователя таится глубоко в патриархальном (мужском) типе нашей культуры. Например, герой "Цитадели" (Экзюпери) благородно страдает, неся миссию отца рода, а герои современной НФ без конца проходят тесты и испытания, чтобы получить право стать основателем космических колоний. Но что характерно - "покровитель" обретает черты все более сказочные: это либо мешок, дающий советы, либо предупреждающие голоса. А "основателями" все чаще становятся мифические инопланетяне, которые либо заносят жизнь на Землю, либо стимулируют мышление пралюдей, либо инициируют мировые религии.

Итак, мы видим примерно ту же картину: вечный архетип долго обращаться в рамках жанра не может и вновь возвращает себе свою "вечную" природу и внутреннюю свободу.

Третьим, важнейшим архетипом Юнга является "Тень". Очевидно, что он раздваивается в НФ на две сущности: инопланетяне и роботы.

Нельзя сказать, что роботы являются изобретением НФ. Механические слуги, железный человек кузнеца Вулкана, гомункулусы и "песчаные люди" (Гофмана) сопровождают человечество. Но только в роботах НФ люди увидели не слуг, а свое отражение - "Тень".

Гениальность Мари Шелли заключалась, на наш взгляд, не только в том, что она определила основное соотношение: ученый - созидатель Contra робот-создание, но и в том, что предугадала путь фантастики. А путь этот можно назвать: "Робот бунтующий". Это тем более удивительно,, что "Чудовище Франкенштейна" писалось в эпоху промышленной революции в Англии и научной эйфории, когда еще не существовало ни малейших признаков кризиса научной парадигмы.

Возможно, что "чудовище" имело для Шелли "буржуазное происхождение", то есть она критиковала этим бунтом промышленное обезличивание человека, и критика была направлена от прошлого к настоящему, носила "ностальгический" характер. Но тем не менее образы чудака-ученого, не совладавшего со своим созданием, и бунтующее создание становятся характерными для НФ и без конца кочуют из произведения в произведение.

Мы вообще мало знаем пророческое произведение Мари Шелли, благодаря нелепому запрету на ее творчество. Чиновники наивно полагают, что "Чудовище" - всего-навсего! - "литература ужасов".

Итак, "Чудовище" впервые становится Тенью, то есть через собственную никчемность осознает бессмысленность буржуазного созидания. А человек становится частью своей Тени, он к ней привязан, но не узами созидания, как Пигмалион, а узами взаимной жизни-смерти.

"Чудовище" выходит из-под контроля точно так же, как промышленная революция выходит из-под контроля человека, и начинает разрушать среду его обитания.

Необходимо отметить, что тип чудака-профессора, достаточно гениального, чтобы изобрести, и недостаточно разумного, чтобы предвидеть события, является все-таки фаустовским типом, в несколько сниженном, "профанированном" виде. Всякая дерзость в знании или созидании должна быть примерно наказана, вызванные духи обязаны восстать.

Очень интересен в этом отношении "Человек-невидимка" Уэллса. Герой совмещает в одном лице изобретателя и изобретенного, гениального ученого и бунтующего робота. Уэллс четко проводит грань между первым и вторым: растущее безумие "роботизирует" героя, делает из него бунтующий автомат, который нам не жалко. Нечто подобное можно сказать и о Доуэле Беляева А. Р.: он и инициатор события, и жертва его.

Но вот проходит время, и роботы Карла Чапека строятся в колонны: от бунта индивидуальности - к революции класса. Это и понятно - Чапек жил в эпоху революций. А робот из Тени человека становится Тенью эпохи. Но для жанра НФ это тупиковый путь развития, ведь индивидуальное содержание бунта, его человеческая сложность оказались утраченными, увеличились лишь масштабы. А для литературы важнее как раз индивидуальное, человеческое.

И потребовалась гениальность А. Кларка, чтобы придать роботам новую созидательную способность (а заодно - и НФ). Кстати, по времени это совпало с промышленным бумом, который переживала Америка после войны, и с возникновением новой научной парадигмы (появление ЭВМ). Путь этот был очень плодотворен и дал прекрасное цветение жанру, пока... роботы не стали снова бунтовать. Правда, лишь изредка сходя с ума, в результате травмы или заводского брака (Лем, Стругацкие). Но все чаще роботы "мечтают" об изменении своей структуры (для освобождения от законов робототехники) , а значит - круг замыкается. Повидимому, созидательные возможности темы "человек - робот" исчерпаны, жанр полностью использовал этот архетип и возвращает его за ненадобностью. Робот-Тень снова отражает человеку лишь человека бунтующего, недовольного миропорядком, им же самим созданным.