Татьяна Тарасова - Седьмая невеста

На миг Алма ощутила легкий укол недовольства, но сразу опомнилась. Дигон не любил оправдываться, а она не любила всего того, чего не любил он, потому и улыбнулась ему ласково, присела на край высокого табурета.

- Так жаль, Дигон...

- Чего ещё жаль? - проворчал он, любуясь её волнистыми, черными с медным отливом волосами.

- Я не могу быть с тобой столько, сколько хочу. Нынче ночью в доме высокие гости, я должна принимать их...

- О, Тор... А я-то думал, мы пойдем в "Маленькую плутовку"...

Он вдруг подхватил её и усадил к себе на колени, боковым зрением отмечая взгляды, устремленные со всех сторон на его красавицу. Пожалуй, даже тут, в "Слезах бедняжки Манхи", таких не видали. Да и разве могли сравниться с нежной, хрупкой, будто воздушной Алмой здешние толстозадые, хотя и румяные девицы?

Дигон удовлетворенно икнул, с вожделением вдыхая легкий аромат розы и чистоты, исходящий от девушки, затем смачно чмокнул её в уголок рта и усадил обратно на табурет.

Алма незаметно вздохнула. Увы, любимый не отличался хорошими манерами, к коим так привыкла она в своем доме. Видели бы её сейчас родители рядом с ним... Девушка попробовала взглянуть на Дигона глазами отца и матери, ясно представила себе их вытянутые лица и не смогла сдержать улыбку. Огромный парень, присосавшийся к чаше с вином, с мутными синими глазами и сосульками черных длинных волос, одна из которых плавала в той же чаше, громко икающий на весь зал, непременно произвел бы на них впечатление. Вот только какое... Алма протянула руку и слегка коснулась его плеча.

- Дигон...

- М-хм-м?

- Мне пора...

- Ухм-м-ху...

Даже не посмотрев ей вслед, Дигон слизал с края чаши последние капли, снова икнул, потом аккуратно вытер губы полой куртки, заляпанной ещё с утра винными и жирными пятнами; зевнув, он уронил голову на стол, и вскоре уже захрапел во всю мощь своей луженой глотки, заглушая печальные стоны цитры и беседы посетителей.

Глава 2.

Перед рассветом Кумбар наконец спустился вниз. И без того всегда красные щеки его горели, а предовольная масляная ухмылка не сходила с губ он нутром чуял, что былая слава вот-вот вернется к нему, ибо слышал уже трепет её крыльев где-то за спиною. Подобно полководцу, выигравшему сражение, он величаво выплыл из комнаты с гордо вскинутой головой, но тут же сник, с сожалением оглядывая пустой зал: предполагаемые свидетели его триумфа давно разошлись, только Дигон ещё сидел за столом, но и он упустил случай лицезреть появление победителя, ибо сладко спал, завесив лицо волосами и похрапывая.

Горько вздохнув, сайгад разбудил почивавшего на табурете возле кухни слугу, велел ему немедленно принести кувшин пива, и сел за стол рядом с аккерийцем. Звякнули пустые бутыли на столе, задетые неосторожной рукой Кумбара, и Дигон тут же пробудился. Взирая на старого солдата с недоумением и неприязнью, аккериец силился припомнить, где он видел уже этого свинообразного, хорошо одетого господина, который уселся за его стол и словно умалишенный быстро зашевелил губами. Муть, плававшая в глазах обоих, была разного свойства: у одного она происходила от вина, у другого от любви, но одинаково туманила мозг и порождала некую тяжесть в груди. Первым подал голос Кумбар.

- О-го-го, это было чудесно... - пробормотал он, качая головой.

Слуга, приволокший огромный кувшин пива, с любопытством уставился на сайгада. Ему не терпелось узнать о новых похождениях знаменитого на весь Шудур Кумбара Простака, любимца самого Хафиза, а потому он поставил кувшин на стол и начал медленно, якобы с усилием открывать его, ожидая продолжения рассказа. И продолжение тут же последовало. Привыкший не замечать прислугу сайгад закатил глаза, приложил к холмику на груди, за коим билось сердце, толстые руки, и заголосил, надеясь, что аккерийца наконец проймет:

- Клянусь Тариком и пророком его Халимом, это было воистину чудесно! О, грудь Кики! Я велю сложить оэду о ней, и да восславится она в веках! О... Слушай, Дигон, давай выпьем за нежную и гладкую кожу всех бывших девственниц! Право, они стоят того...

Радостно гикнув, слуга помчался за вином. Дигон же ухватил кувшин с пивом за пузатые бока и начал жадно глотать прохладный ароматный напиток, чувствуя, как с каждым глотком к нему возвращается жизнь. Утолив первую жажду, аккериец наконец более-менее осмысленно взглянул на сайгада.

- Прах и пепел... Ты Кумбар?

- Ну да, - кивнул сайгад, нимало не удивленный. И с ним порой случались подобные казусы, когда он после бурной ночи любви и возлияний не сразу узнавал даже самого Хафиза.

- Третий день гуляю, - сумрачно заявил Дигон, вновь поднимая кувшин с пивом.

- А я пятый, - пожаловался Кумбар. - И всюду девицы чудятся... То ли дело в казарме! Эх...

Он с отвращением посмотрел на свой расшитый золотыми и серебряными нитями камзол, принял у аккерийца уже пустой почти кувшин и вылил на себя остатки пива. Намокнув, нити сразу стали одного цвета - грязного, но зато Кумбар был вполне удовлетворен.

- В казарму бы... - мечтательно вздохнул он. - На рассвете гонг блямс! блямс! бум-м... Подпрыгнешь, а потом уж и глаза откроешь, начнешь одеваться... А парни толкаются, бранятся... Весело!

- Много болтаешь, сайгад. Ты, я понял, выполнил мое условие?

- Еще бы, - зарделся Кумбар. - И теперь ты поможешь мне выбрать из дюжины шестерых наидостойнейших?

- Помогу. Сколько у тебя девиц?

- Двенадцать. Малика, Карсана, Дана, Алма, Баксуд-Малана, тройняшки Ийна, Мина и Залаха, две Фаримы, Физа и Хализа, - скороговоркой выпалил сайгад, с надеждой глядя на угрюмое лицо аккерийца.

- Убери тройняшек, Физу и обеих Фарим, - небрежно бросил Дигон, взял принесенную слугой бутыль с вином и присосался к ней.

- Ты их знаешь? Почему именно их?

- Тогда Малику, Карсану, Дану, Алму...

- А почему их?

- Тьфу! Прах и пепел... Убери любых, все равно кого. Главное, чтобы осталось - шесть. Их и покажешь Хафизу как самых красивых.

- О... О-о-о, мудрый... Мудрый и отважный, достойный взгляда Тарика и пророка его Халима... Да будут золотыми все следы твои, да не коснется тебя клинок врага, а только губы юной девы, да проведешь ты в неге и покое всю оставшуюся жизнь...

- Еще чего, - фыркнул Дигон. Про себя он уже решил, что Кумбар все-таки рехнулся, а потому и тратить время на болтовню с ним больше не желал. - Как раз вечного покоя мне и не хватало!

Он встал, с презрением отворачиваясь от залитой слезами восторга жирной физиономии сайгада, и нетвердой походкой направился к выходу, предоставив Кумбару оплачивать стол.

- Как мне отблагодарить тебя, о аккериец из аккерийцев? - возопил тот, простирая руки к Дигоновой спине.

- Очень просто, - парень обернулся, с усмешкой посмотрел на старого солдата. - Пусть невесту Хафиза зовут не Алмой.