Олег Тарутин - К несчастью, только ты

Он неотрывно смотрел на замерзшую голодную девочку. Сейчас вот мерзнущую, сейчас голодную, вот сейчас, сию минуту, в двух шагах от него.

- А она. .. - хрипло начал он.

- Она вас не видит, Иван, - словно поняв его мысль, быстро сказала одна из богинь. - Ребенок сквозь темпоральный барьер может видеть только нас, поскольку мы обе-в хроноскафандрах...

Глаголев мельком оглянулся на них. Нет, девочка смотрела не туда, нет. Взгляд ее был устремлен на его ноги, под ноги. Она смотрела на тот самый брошенный, изгаженный ханыгами каравай. Тот, с окурками... Холодный пот прошиб Глаголева. Боясь поверить очевидному, он снова проследил направление ее взгляда, с исказившимся лицом повернулся к девушкам.

- Да, да, - торопливо закивала одна,возможно, она видит хлеб, потому что эту вечную субстанцию темпоральный барьер...

- Да поди ты!-заорал взбешенный Глаголев кому-то из них. - С твоими объяснениями!

Стремительно наклонившись, он схватил окаменевший этот каравай, шагнул к проему: передать!

- Стоять! - резкий, властный крик резанул Глаголеву уши, заставил остановиться. - Стоять! Сожжет!

- Было бы хуже, чем тогда, когда вы тронули мое плечо, - спокойно сказала Конта. - Да и все равно это бесполезно. Дайте-ка. Смотрите.

Она осторожно взяла каравай из Ванечкиных рук, шагнула к проему и протянула хлеб девочке. Губы ребенка зашевелились, сложились в улыбку, и руки в рукавичках потянулись навстречу караваю. И тут же раздался легкий треск, зеленоватые змейки побежали по рукам Конты, и хлеб исчез. Не было его ни в ладонях богини, ни в девочкиных руках.

Глаголев вскрикнул.

- Бесконтейнерная передача невозможна, Иван,- спокойно и сурово прокомментировала Смоляна.-Хлеб бессилен преодолеть темпоральный барьер. Он дематериализуется.

Девочка провела рукавичками по щекам и низко опустила голову, закутанную шалью. Неужели она заплакала?

- И тем не менее пересыл хлеба на относительно малые временные расстояния возможен. . . - объясняла Смоляна.

- Девочки. . . Дорогие. .. - с трудом проговорил .Глаголев.-Можно ее накормить? Что можно сделать? Вы можете, девочки? Я сам - что могу?

- Можно сделать, Иван. Нужно сделать, - отозвались они. - Хлеб можно передать в золотопленочном контейнере. Золото, дематериализуясь в темпоральном барьере, предохранит хлеб. Он останется цел, понимаете? Не понимаете? У вас есть с собой этот металл, прошложитель? Хоть сколько-нибудь этого металла?

Глаголев понял одно: существует какой-то способ, есть какая-то возможность, это связано с каким-то золотом. Странно... Неважно! Он сунул руку в наружный карман куртки, где валялось его обручальное кольцо, которое он сдернул с пальца тогда, в тот приездный день, которое он опустил туда, передумав выбрасывать. Пальцы его лихорадочно обшаривали карман куртки: табачный мусор, бумажки...

Неужели вывалилось? Есть! Вот оно! Уцепив пальцами кольцо, Ванечка протянул его Смоляне:

- Это годится?

- Годится. Опускайте! - кивнула та, принимая кольцо в ладонь.

- Ты мое дыхание, клант! - непонятно сказала Копта, улыбнувшись ему.

- Теперь нужен хлеб, Иван,-сказала вторая. - Где у вас тут торговое место? Далеко ли? Приобретите там хлеб, приобретите не менее полутора этих объемов, - она жестом указала на то место, где лежал каравай. - Ребенок никуда не денется, Иван, - успокоила она Глаголева, все время оглядывавшегося на экран.-Девочка тут с самого утра, она не уйдет, ручаюсь вам. Идите же! Хлеб приобретайте на свои средства, Иван, только на свои! Запомните: все - только на свои!

Глаголев был уже в подворотне, у забора, уже выбежал из переулка. Он слегка прихрамывал, то ли подвернув, то ли ударив где-то ногу. Он не замечал боли, просто этот прихром мешал ему бежать быстрее.

- Где тут булочная? Булочная, говорю? - прохрипел он в лицо какой-то встречной бабке, тяжко дыша, порываясь бежать дальше.

- Дак налево, третий дом. Возле обувного,-ответила та и глядела потом в спину ему в испуге и недоумении.

Слава богу, булочная была открыта (а если бы?) и, слава богу, почти пуста.

За спинами редких покупателей, придирчиво тычащих товар пробными вилками, он как поленьями нагрузил согнутую руку буханками хлеба, уперся в верхнюю буханку подбородком и мимо очереди, нашаривая деньги свободной рукой, устремился к кассе. Ох и видик, должно быть, у него был! Ох и физиономия, наверное, была у Глаголева, коли никто из отстраненных им, отпихнутых, слова не сказал, и кассирша слова не сказала, а про сдачу с трешки услышал он уже на улице.

На обратном пути, у самого забора, Глаголев споткнулся, уронив буханки, и торопливо собрал их, рассовав под обе руки, прижав к бокам.

Подворотня.

Прихрамывая, он влетел в комнату и остановился, тяжко дыша. Все было на месте: блокадный застывший экран проема, и девочка в нем с выражением печального терпения на лице - горький стоп-кадр военной хроники, и богини. Глаголев, наклонясь поочередно, молча сложил буханки на газету.

Ребенок опять видел хлеб, видел этот хлебный сон, сон о целой хлебной горе, выросшей рядом с двумя сказочными феями.

Смоляна взяла в руки буханку, чуть помедлив - вторую, глянула на подругу.

- Пять с половиной объемных единиц металла, Смоли! Всего-то! - просяще проговорила та. - Контейнерник отсечет лишнее. Неизвестно, сможет ли Иван еще раз...

- Хорошо, - отозвалась Смоляна, - пусть весь объем достанется этому ребенку.

- Ты мое дыхание, кланта!

Конта наклонилась над тем самым ведром, смятым и заляпанным известкой, слегка ударила по откинутой дужке. Из ведра с болотным чавкающим звуком выметнулся бело-прозрачный тонкостенный пузырь, казалось, вотвот готовый лопнуть. Но он не лопнул, а высокой полусферой застыл над срезом ведра. Затем изменил и цвет, и фактуру, сделавшись как бы металлической отливкой, красной и пористой, с неглубокой ложбинкой поперек полусферы и несколькими клавишами у основание.

Конта нажала одну из этих клавиш, и полусфера развалилась надвое. Девушка поочередно опустила внутрь обе поданные Смоляной буханки, а Смоляна, разжав над ведром пальцы, уронила вслед хлебу глаголевское кольцо. Красные половинки конструкции сошлись. Конта, нажав еще какие-то клавиши, выпрямилась, улыбаясь Ванечке:

- Сейчас, Иван, еще немногочисленное терпение. ..

В "автоклаве", или как его там, что-то тихо гудело и потрескивало, но пузырь теперь был непрозрачен, и, что стало с хлебом, можно было только гадать. Во всяком случае, горелым не пахло.

- Готово!

Половинки пузыря расхлопнулись, и Глаголев отшатнулся, потому что недра "автоклава" выбросили в воздух золотой шар! Сверкающий золотой шар, упавший прямо в руки Конте. И еще они выбросили небольшой обрубок буханки, подхваченный Смоляной.

- Вот ваше золото, прошложитель, все до последней молекулы, - сказала Смоляна. - В этом пленочном контейнере посылка пройдет сквозь темпоральный барьер! И вот как это выглядит. Передавай, Конта, поторопись, кланта моя!