Орсон Кард - Истокологик

— Я болен? — спросил Лейел.

— Надеюсь, что нет, — ответила Дит. — Мы нашли тебя на полу. Ты совершенно вымотался, Лейел. Я же говорила тебе: ты должен есть, должен спать. Ты уже далеко не молод, нельзя тебе столько работать.

— Я только начал.

Зей рассмеялась:

— Послушай его, Дит. Я предупреждала тебя, что он увлечется и потеряет счет времени.

— Ты работаешь с индексом уже три недели, Лейел.

Последнюю ты даже не возвращался домой. Я приношу тебе еду, но ты ничего не ешь. Люди разговаривают с тобой, но ты забываешь об этом, уходя в какой-то транс. Лейел, я жалею о том, что привела тебя сюда.

Лучше бы я не предлагала обратиться к услугам индексаторов…

— Нет! — воскликнул Лейел и попытался сесть.

Поначалу Дит старалась уложить его, настаивая на том, что ему необходим отдых. Но Зей помогла Лейелу сесть.

— Пусть говорит. Если ты — его жена, это не значит, что тебе дано право затыкать ему рот.

— Индекс — это чудо! Словно тоннель, открывшийся в моем сознании. Я вижу свет, до него буквально рукой подать, а потом просыпаюсь и осознаю, что я один, на вершине горы, и рядом только дисплей с развернутыми на нем страницами. Я теряю…

— Нет, Лейел, это мы теряем тебя. Индекс тебя отравляет, он подавляет твой разум…

— Это абсурд, Дит. Именно ты предложила проиндексировать мой вопросник, и правильно сделала. Индекс продолжает удивлять меня, заставляет по-новому взглянуть на поставленные вопросы. И некоторые ответы я уже получил.

— Ответы? — переспросила Зей.

— Я еще не знаю, удастся ли мне их сформулировать. Речь идет о том, что делает нас людьми. Ответы эти имеют самую непосредственную связь с общностями, легендами, инструментами, с нашими с тобой отношениями, Дит.

— Я очень надеюсь, что мы с тобой — люди, — Дит подтрунивала над ним, но и ждала продолжения.

— Мы прожили вместе все эти годы, и мы образовывали общность… с нашими детьми, пока они не уехали, потом вдвоем. Но все это свойственно и животным.

— Только иногда, — поправила его Дит.

— Я имею в виду стадных животных, или первобытные племена, или любую общность, объединенную только ритуалами или текущим моментом. У нас есть свои обычаи, свои привычки. Язык слов и жестов, танцы — все то, что свойственно стае гусей или пчелиному улью.

— Примитив.

— Да, совершенно верно. Это общность, которая умирает с каждым поколением. Когда мы умрем, Дит.

Уйдет и она. Другие люди будут жениться, но никто из них не будет знать наших танцев и песен, нашего языка и…

— Наши дети будут.

— Нет, и в этом все дело. Они знают нас, они даже думают, что знают нас, но они никогда не были частью нашей с тобой общности. Никто не был. И не мог быть.

Вот почему, когда я подумал, что ты покидаешь меня…

— Ты подумал, что я…

— Помолчи, Дит, — одернула ее Зей. — Дай человеку выговориться.

— Когда я подумал, что ты покидаешь меня, я почувствовал, что внутри у меня все умерло, что я потерял все, потому что, если бы вышла из нашей общности, в ней ничего бы не осталось. Ты понимаешь?

— Я не вижу, какое отношение имеет все это к истокам человечества, Лейел. Я только знаю, что никогда не покинула бы тебя, и я не могу поверить, что ты подумал, будто…

— Не отвлекай его, Дит.

— Это дети. Все дети. Они играют в "Ты возьми ракету", потом вырастают и перестают играть, так что конкретная общность из пяти или шести детей перестает существовать… но другие дети продолжают водить хоровод. Распевать этот стишок. Десять тысяч лет!

— И то превращает нас в человечество? Детские песенки?

— Они — часть одной общности! Связи, протянувшиеся через межзвездные пространства, сохраняются, каким-то образом эти люди остаются теми же детьми.

Десять тысяч лет, десять тысяч миров, квинтиллионы детей, и все они знают стишок, знают, как водить хоровод. Сказка и ритуал — они не умирают с племенем, их не останавливает граница. Дети, которые никогда не видели друг друга, которые живут так далеко, что свет от одной звезды еще не достиг другой, они принадлежат одной общности. Мы — человечество, потому что покорили время и пространство. Мы преодолели барьер неведения друг о друге. Мы нашли способ передачи моих воспоминаний тебе, а твоих — мне.

— Но ты уже отверг эти идеи, Лейел. Язык и общность, и…

— Нет! Нет, не просто язык, не просто стада болтающих шимпанзе. Сказки, эпические легенды — вот что определяет общность, мифы, которые учат нас, как устроен мир, которым мы пользуемся, создавая друг друга. Мы стали другими, мы стали людьми, потому что нашли способ продлить создание плода и после того, как он покинул матку, сумели дать каждому ребенку десять тысяч родителей, которых он никогда не увидит.

Тут Лейел замолчал. У него не находилось нужных слов. Он не мог передать все то, что открылось его сознанию. Если они его не поняли, то не поймут никогда.

— Да, — медленно кивнула Зей, — думаю, что индексация вопросника очень хорошая идея.

Лейел вздохнул, лег.

— Мне не следовало браться за это.

— Наоборот, вам удалось найти ответ.

Дит покачала головой. Лейел знал почему: Дит пыталась просигнализировать Зей, что нет смысла успокаивать Лейела ложной похвалой.

— Не затыкай мне рот, Дит. Я знаю, что говорю.

Возможно, я знакома с Лейелом не так близко, как ты, но могу отличить истину, когда она открывается мне.

Между прочим, я думаю, Гэри интуитивно это знал.

Вот почему он так настаивал на установке этих голографических экранов, заставляя жителей Терминуса раз в несколько лет слушать его проповеди. Тем самым он продолжал создавать их, оставался живым среди них. Убеждал, что их жизнь имеет высшую цель, которая не исчезает вместе с ними. Миф и эпическая легенда в одном флаконе. Все они будут нести в себе частичку Гэри Селдона точно так же, как дети уносят с собой в могилу частичку своих родителей.

Поначалу Лейел услышал лишь одно: Гэри одобрил бы его идеи об истоках человечества. Потом он начал осознавать, что слова Зей нельзя воспринимать всего лишь как одобрение.

— Вы знали Гэри Селдона?

— Немного, — ответила Зей.

— Расскажи ему обо всем, — потребовала Дит. — Нельзя завести его так далеко и оставить одного у самой цели.

— Я знала Гэри так же хорошо, как ты знаешь Дит.

— Нет, — Лейел мотнул головой. — Он бы упомянул о вас.

— С какой стати? Он никогда не говорил о своих учениках.

— У него были тысячи учеников.

— Я знаю, Лейел. Я видела, как они приходили и заполняли огромные аудитории, внимая обрывкам психостории, которым он их учил. А потом он приходил сюда, в Библиотеку, в комнату, куда не могли попасть «кобы», произносил слова, которые «кобы» никогда не слышали, и именно здесь он учил своих настоящих студентов. Только здесь продолжает жить настоящая психостория, здесь нашли практическое использование идеи Дит о формировании общности, здесь твои идеи об истоках человечества помогут нам уточнить прогноз на ближайшую тысячу лет.