Орсон Кард - Истокологик

— На тебя.

— Я стояла рядом. Не думаю, что Ринджи об этом знала, иначе обязательно упомянула меня… тогда она работала в другом отделе, знаешь ли. Я говорю о том, что Ринджи где-то слышала эту историю, а когда пересказала ее, история эта превратилась в героическую легенду. О библиотекаре, сослужившем великую службу Трентору.

— И что это доказывает? Ты — магический герой, вернее, героиня.

— Исходя из того, как она это рассказывала, я сделала все это по собственной инициативе…

— Так и было. Тебя определили на экстраполяцию документов, и, так уж получилось, ты начала с Мизеркордии.

— По версии Ринджи, я уже видела полезность этой информации. Она сказала, что библиотекарь отослал все материалы в Адмиралтейство, и там сразу поняли, что они — ключ к бескровной победе.

— Библиотекарь спасает Империю.

— Совершенно верно.

— Но ты и спасла.

— Тогда я об этом не думала. И Адмиралтейство затребовало эту информацию. Так что поражаться можно исключительно совпадению этих двух событий. Я восстанавливала документы уже две недели, когда…

— С этим ты справилась блестяще.

— Используя разработанные тобой программы. Премного благодарна тебе, о Мудрейший, как ты иной раз позволяешь называть себя. Разумеется, тут вмешался случай. Иначе я не смогла бы дать им то, что требовалось, буквально через пять минут после поступления запроса. Но теперь в общности библиотекарей ходит героическая легенда. Пока лишь в Библиотеке Империи, но теперь о ней узнают и в других библиотеках.

— Это похоже на анекдот, Дит. Я не знаю, как ты сможешь написать об этом в своей книге.

— Я и не собираюсь. Я знаю, что моя теория об образовании общности верна. Что сила общности зависит от преданности ее членов, а преданность эта создается и укрепляется распространяемыми в общности эпическими легендами.

— Классический язык Академии. Мне надо все это записать. Второй раз тебе этого не повторить.

— Легенды поднимают значимость общности. Имея возможность рассказать такую историю, Ринджи гордится тем, что она библиотекарь. Тем самым растет ее преданность общности и, соответственно, сама общность становятся более крепкой.

— Ты — владычица их душ.

— И моя душа принадлежит им. Вместе наши души сильнее, чем порознь.

В этом-то все и дело. Начиналось все с того, что Дит пошла работать в Библиотеку, чтобы практическим результатом подтвердить свою теорию о формировании общности. Но выполнить эту задачу она могла, лишь став членом общности библиотекарей. Как серьезный ученый, Дит и не могла поступить по-другому. А теперь это служение науке уводило ее от мужа. Расставание с Библиотекой принесло бы ей больше боли, чем расставание с Лейелом.

Неправда. Абсолютная неправда, одернул он себя.

Жалость к себе ведет к самообману. На деле все наоборот: разрыв с Лейелом будет куда болезненней, чем уход из Библиотеки. Вот почему она с самого начала согласилась лететь на Терминус. Но мог ли он винить Дит за то, что она обрадовалась, когда ей не пришлось выбирать? Обрадовалась тому, что она останется и с Лейелом, и в Библиотеке?

Однако, хотя он и сумел выдавить из себя самые отвратительные мысли, вызванные окончательным отказом Гэри, в его голосе по-прежнему проскальзывали резкие нотки:

— Как ты поймешь, что эксперимент закончен?

Дит нахмурилась.

— Он никогда не закончится, Лейел. Они же настоящие библиотекари. Я не смогу взять их за хвосты, словно мышек, и рассовать по клеткам. В какой-то момент я просто выйду из игры и напишу свою книгу.

— Правда?

— Ты про книгу? Я писала книги раньше, думаю, справлюсь с этим и теперь.

— Я насчет того, что ты выйдешь из игры.

— Когда? Прямо сейчас? Это проверка моей любви к тебе, Лейел? Ты ревнуешь к моей дружбе с Ринджи, Анимет, Фин, Урик?

— Нет! Не обвиняй меня в детских, эгоистичных чувствах!

Но, прежде чем Лейел начал возражать, он понял, что возражения эти ложь.

— Иногда ревную, Дит. Иногда мне кажется, что с ними ты счастлива больше, чем со мной.

А поскольку он говорил честно, разговор этот остался разговором, а не перерос в ссору.

— Так оно и есть, Лейел, — откровенно призналась Дит. — Когда я с ними, я создаю что-то новое. И процесс этот вдохновляет, придает сил. Каждый день я открываю для себя что-то новое, в каждом слове, которое они произносят, в каждой их улыбке, каждой слезинке. Мы все чувствуем, что заняты самым важным в нашей жизни делом.

— И все это происходит без меня.

— Да, без тебя, Лейел. Но не считай себя посторонним. Потому что все это скорее раздражало бы меня, чем радовало, если бы каждый вечер я не приходила домой и не рассказывала тебе о том, чем занималась весь день. Ты всегда понимаешь, что все это значит, всегда готов помочь дельным советом, всегда можешь указать на ошибки.

— Я — твоя аудитория. Как родитель.

— Да, старичок. Как муж. Как ребенок. Как мужчина, которого я люблю больше всех на свете. Ты — мой корень. Я являю миру свои ветви и блестящие на солнце листочки, но прихожу сюда, чтобы сосать воду жизни из твоей почвы.

— Лейел Фоска — капиллярный источник. Ты — дерево, я — земля.

— В которой полным-полно удобрений.

Она поцеловала его. Поцелуем, напомнившим ему о днях юности. Его приглашали. И приглашение это Лейел принял с радостью.

Помягчевший под ними прямоугольник пола послужил им кроватью. Потом Лейел лежал рядом с Дит, обняв рукой ее талию, положив голову на плечо, лаская губами грудь. Он помнил, что когда-то ее груди, маленькие и твердые, стояли, словно два памятника. Теперь же, когда Дит лежала на спине, они расплывались, как две медузы.

— Ты — потрясающая женщина, — прошептал Лейел, щекоча губами кожу.

Их расползшиеся, дряблые тела теперь были способны на страсть, не доступную ранее. Тогда они могли похвастаться только потенциалом. Именно это мы любим в юных, сильных, крепких телах — потенциал.

Ныне ее тело многого добилось. Трое прекрасных детей сначала расцвели, а потом созрели на этом дереве, а потом покинули его и пустили корни где-то еще. Напряжение юности уступило место расслаблению плоти.

В их любовных утехах уже не было каких-либо ожиданий. Они дарили друг другу наслаждение.

— Это ритуал, знаешь ли, — прошептала Дит ему на ухо. — Техническое обслуживание общности.

— Значит — я всего лишь участник другого эксперимента?

— И достаточно удачного. Я проверяю, сохранится ли наша маленькая общность до того момента, как один из нас отойдет в мир иной.

— А если ты уйдешь первой? Кто тогда напишет статью?

— Ты. Но подпишешься моим именем. Я хочу получить за нее медаль Империи. Пусть и посмертно. Приклеишь ее к моему могильному камню.

— Я буду носить ее сам. Если ты настолько эгоистична, что готова переложить на меня всю работу, то не заслуживаешь ничего другого, кроме дешевой копии.