Андрей Анисимов - Доступ к телу

– На патрона жалко смотреть. А его еще этот Живцов достает…

– Кто такой?

– Охранник из банка. Постарайся Ильича как-нибудь успокоить. Ты это умеешь.

– Постараюсь, – Катерина постучала и, не дожидаясь разрешения, вошла. Охранник устроился на диване, разложив ноутбук на коленях. Александр Ильич сидел за своим столом. Она сразу отметила его бледность, даже серость лица.

– Не помешаю?

Бородин жалобно улыбнулся. От этой улыбки у Катерины сжалось сердце. Александр Ильич указал ей на свободное кресло:

– Присаживайся, Катя. Как хорошо, что ты приехала. Знакомься, это Анатолий, сотрудник службы безопасности из банка сына.

Живцов и Суркова кивнули друг другу. Она его возненавидела за одну секунду. Что ему надо сейчас в этом кабинете? Неужели непонятно – их с профессором надо оставить вдвоем. А он еще смотрит на нее глазами барана и чего-то хочет. Она заставила себя прислушаться. Охранник спросил:

– Вы в курсе?

О чем он? Естественно, о деньгах. Ведь он из банка, а там только деньги, и ничего кроме денег. Она заставила себя быть вежливой:

– В общих чертах.

– Катерина, я очень надеюсь на вашу помощь.

– Чем я могу помочь?

– Расскажите, что вам известно об этой парочке. У меня для их поиска слишком мало информации. Знаю, оба прописаны в общежитии института. Но ясное дело, туда они не вернутся. Ни круга знакомств, ни личных привязанностей мне пока установить не удалось – если не считать дяди Тарутяна. Но от него проку мало – он в больнице.

Катерина едва сдерживалась, чтобы не нагрубить – как долго и нудно он говорит. Какое общежитие? Какой дядя? Ах, да… он об аспирантах. Он их ловит, а она должна помочь. Взять бы этого здорового мужика за шиворот и выбросить из кабинета. А Бородин от его слов совсем поник, опустил голову. И голос хриплый… Говорил он тихо, но каждое слово, как удар бича. Профессор казнил себя сам:

– После визита племянника у Арама Ивановича случился инфаркт. Если он погибнет, его смерть на моей совести. Это я во всем виноват…

Катерина не сразу вычислила причину отчаяния профессора. Из-за пропавших денег он бы столь глубоко не переживал. Бородин назвал дядю Тарутяна. Она включила анализ – болезнь родственника аспиранта как-то связана с кражей. А профессор за эту болезнь винит себя. И сделала вывод – его надо срочно успокоить.

– Александр Ильич, я виновата. Только я! Это моя идея пересадить «h».

– Не надо, Катя. За все, что происходит в этой лаборатории, спрос только с меня. Ты тут ни при чем.

Живцов нетерпеливо постучал по ноутбуку:

– Граждане ученые, давайте оставим ваши эмоции на потом. Время работает против нас, и его мало.

Бородин поддержал охранника:

– Катя, что знал, я уже Анатолию поведал. Мне известно, что Тарутян родом из Еревана. Отец его скончался два года назад. Я сам подписывал ему отпуск на похороны. Мама умерла еще раньше. Брат отца живет в Москве, но об этом, как ты поняла, Анатолий осведомлен лучше нас.

Охранник профессора не слушал. Он смотрел на Катерину своими бараньими глазами и спрашивал только ее:

– Были же у него в Москве друзья, девушка, наконец.

При слове «девушка» Катя потупилась, из чего Живцов сделал неверный вывод об их отношениях. И Суркова поспешила его разуверить:

– Николай пытался за мной ухаживать, но никаких амуров между нами не произошло. Он мне не нравился.

Живцов позволил себе ухмыльнуться:

– Тему любви закрыли, теперь о дружбе. Круг его друзей. Напрягитесь, девушка.

Она напряглась. Надо что-то вспомнить, иначе этот баран не уйдет никогда.

И вспомнила:

– Однажды я слышала, будто в Москве живет его сокурсник, тоже армянин. Кажется, зовут Сурен. Но чем он занимается сейчас, сказать не могу.

– Уже нечто. – Живцов забил себе в ноутбук имя сокурсника, институт, который заканчивал Тарутян, и медленно поднялся, продолжая смотреть на Катерину.

Та поспешила заверить:

– Честно, это все, что могла вспомнить…

И охранник ушел.

Катя пересела в кресло, поближе к патрону, погладила его по руке:

– Александр Ильич, ваш сын этой потери не переживет?

– Арсений держится молодцом. Даже готов продолжать финансирование проекта. Но я не знаю, что делать дальше… Руки опускаются.

Катя подвинулась к ученому еще ближе:

– Ну зачем вы так, Александр Ильич? Вы же совершили гениальное открытие! Поступок Тарутяна и Дружникова лишнее тому доказательство. Подождите, прошло слишком мало времени. Их «h» восстановится. Я в это верю.

– Мне бы тоже хотелось верить. Но пока я загубил две души и довел хорошего человека до инфаркта. Как жить с этим?

– Александр Ильич, вы не имеете права опускать руки. Вы же не один и обязаны с этим считаться.

– С чего ты это взяла, Катенька? Я никому ничем не обязан, кроме любимых и близких мне людей.

– Вы обязаны мне.

– Катя, я к тебе очень хорошо отношусь. Но при чем тут обязательства?

– При том, что я вас люблю. И не только как великого ученого. Я вас люблю как мужчину. Вы мой идеал. Я понимаю, что вы женаты, и никогда о своей любви не говорила. А теперь скажу – вы обязаны мне за мою беззаветную любовь. Так что извольте оправдывать звание идеала. Если вы предадите свой талант, я покончу с собой.

– Господи, только этого мне и не хватало! – Александр Ильич смотрел на Суркову в полном недоумении. Его бледное до этого лицо покрылось красными пятнами, руки задрожали.

Катерина испугалась и крикнула лаборанту:

– Витька, неси капли профессору! – И обняла старика. Шаньков принес лекарство и стакан с водой. Суркова сама отмерила двадцать пять капель и поднесла стакан к губам Бородина.

Он выпил маленькими глотками и тихо попросил:

– Ребята, дайте мне побыть одному.

Шаньков тут же удалился. Катерина вытерла ему рот салфеткой, но уходить не спешила:

– Любимый, я не могу тебя оставить в таком состоянии.

– Девочка, сделай одолжение. И запомни, я рано женился, чтобы не тратить время на любовные бредни. Если ты желаешь, чтобы я работал продуктивно, выброси эту чушь из головы. Я же не Фоня, а ты не Нора. Оставь любовь для наших шимпанзе и поторопись в аппаратную. Дежурство там никто не отменял.

– Хорошо, я ухожу. Но вы обещаете продолжать опыты?

– Обещаю.

Катерина поднялась и пошла к двери. Ученый наблюдал, как она покидает кабинет, и думал: «Боже, какая дура. Все-таки мозг женщины требует отдельного исследования. Но на это мне уже не хватит жизни».

Они шли по улице, женщины оглядывались. Трое джентльменов в прекрасных костюмах, сверкая начищенной обувью, приятно отличались от массы прохожих. Ни дать ни взять герои американского вестерна. Всем немного за сорок, ни животов, ни одышки и походка особая, чуть вразвалочку. Они знали себе цену, но ни позы, ни вызова, только чувство собственного достоинства. И если троица привлекала внимание окружающих, то бредущего за ними метрах в двадцати молодого человека не замечал никто. Он и старался не бросаться в глаза. Шел и шел, глядя себе под ноги, будто и сам никого не замечал. Лишь когда три джентльмена свернули на Мясницкую, достал из кармана мобильный телефон и сказал в трубку: