Никита Андреев - Пирамиды богов

В дверь врезалось что-то тяжелое. Снаружи доносились голоса, однако струящаяся из крана вода заглушала звук.

Лис скинул с себя безжизненные руки неудачливого разведчика и вскочил на ноги. Его немного шатнуло в сторону, однако, он успел схватиться за стенку кабины.

Кто-то стонал. Несмотря на струящуюся из головы кровь, Волк дышал. Лис осмотрел рану: пуля прошла слева по касательной, распоров кожу. Лис удивился невероятному везению этого парня.

Тем временем от очередного удара дверь слетела с петель.

Бугай ошарашенными глазами осмотрел помещение уборной. Затем шагнул внутрь, схватил Лиса за плечи и придавил к стене.

Дохляк осмотрел начальника и оторопел.

— Капец. Да он мертв!

— Ну, ты выродок! — выпалил бугай.

— Валим отсюда, сейчас полиция понаедет, — дохляк рванул к выходу. — Хочешь сидеть в испанской тюрьме?

Бугай перевел глаза с мертвого начальника на Лис и обратно.

— Валим!

Спецназовцы выскочили на лестницу.

Лис забрал пистолет Голованова. С Волком все оказалось сложней. С трудом, но ему все же удалось привести парня в чувства. Он быстро наскреб кучу бумажных полотенец и приложил к ране на голове.

Они достигли лифта и нажали кнопку нижнего этажа парковки. За мгновение до того как двери шахты закрылись, на площадку из боковых лестниц прибыла группа охранников аэропорта.

Выйдя на парковку, они сели в ближайший открытый автомобиль, пригрозив хозяину оружием, и скрылись в глубине города.

Волк молчал всю дорогу, приложив найденное на заднем сидении полотенце к кровоточащей ране.

Добравшись до тайной квартиры оперативника, о которой Голованов так и не узнал, Лис первым делом обчистил холодильник и съел все оставшиеся консервы. Когда мусорный пакет звенел оркестром из пустых алюминиевых баночек из-под паштета, сардин и скумбрии, Лис, наконец, смог отвлечься от еды. Создавалось впечатление, что все его мысли теперь были направлены только на удовлетворение потребностей в сохранении жизнедеятельности собственного организма. Все остальное отводилось на второй план.

Лис вновь подумал об идоле. Он не мог объяснить себе эту невидимую связь с каменой статуэткой. А, может быть, даже не хотел. В мыслях все еще витали сумбурные воспоминания о прошедшей ночи, точнее трех ночах и днях, которые прошли в глубоком сне. Бесконечные вспышки ярких цветов, необыкновенных оттенков и музыка. Как она была прекрасна, эта музыка. Он не мог вспомнить даже мотива, лишь отдельные мелодичные нотки, от которых в груди все приятно сжималось. Хотелось радоваться и плакать одновременно, прыгнуть в небо и полететь, нежась на холодном ветру. Казалось, что перед глазами за это время пролетела целая жизнь и перенасыщенный от воспоминаний мозг ни как не мог собрать все частики пазла воедино.

Лис знал одно: почувствовать это вновь можно только еще раз прикоснувшись к идолу. Если он этого не сделает — желание перерастет в одержимость. Уже сейчас он понимал, что не может себя контролировать, а что будет дальше? Так странно, но его это совершенно не пугало. Идол должен быть с ним — это не просто желание. Так должно быть. И будет. Обязательно будет. Нужно только прийти и забрать свою находку обратно. Очевидно, что в одиночку ему не справиться. Молодой оперативник явно не собирается ему помогать. Сейчас он настроен только на возможность связаться с отцом и спасти свое положение. Как раз в этом Лис мог ему помочь. Есть одна вещь, которую он предусмотрительно захватил с собой еще в России. Свой единственный козырь должен быть использован с умом.

Волк умылся, насколько это было возможно и одел чистую одежду. Глубокую гематому на голове заполнила запекшаяся кровь. Кожа вокруг заметно припухла и голова обрела форму несуразной геометрической фигуры.

Лис вытащил из кармана небольшую пластиковую коробочку и положил на стол.

— Что это? — спросил Волк.

— Это услуга, за которую я хочу получить взамен другую услугу. Нажми кнопку.

За три дня Рамон так и не смог продвинуться ни на шаг в разгадке письма Карла Смита. Ему с трудом удавалось всерьез сосредоточиться и выбросить из головы то, что он услышал о себе от Нойманна.

По правде говоря, документы, предоставленные им из психиатрической лечебницы не стали для Рамона откровением. Дело было в другом. Он сам давным-давно перекрыл воспоминания из детства невидимыми вратами. Теперь они оказались распахнуты настежь. Внутренние монстры выпущены на свободу. А то, что он с лихвой научился заливать виски, выплыло на кипящую поверхность.

Может быть, причина в огромной количестве лекарств, которыми, как конфетами пичкал его доктор Гонсалес? Рамон путался в собственных воспоминаниях и не мог отличить настоящие от выдуманных. Незыблемыми оставались лишь общие черты, из-за которых он впервые почувствовал стыд. За всю жизнь он так никогда и не посетил могилу отца, а когда умерла мать, сына вновь забрали в клинику, на этот раз с приступами неконтролируемого психоза. Анна осталась одна.

Вместо школы мальчик выбрал улицу, где грань между плохим и хорошим практически отсутствовала. В свободное время между мелкими отсидками и пьянством, он забивал в свою голову бессмысленные исторические факты. Наваждение отцовскими идеями превратилось в мечту подогреваемую жаждой мести.

Только за всю жизнь он так и не сделал ни одного шага к ее осуществлению. Как и у древних людей, жизнь превратилась в бесконечную череду имитаций. Бесполезное подражание единственному божеству, которым стал для него отец.

Теперь же от жажды мести остались только слова. На душе полегчало. Во многом благодаря ей. За последние три дня его обуревало чувство радости за то, что они наконец стали семьей и стыда за то, что это произошло так поздно. Анна предстала перед ним в совершенно новом свете. Вместо самодовольной упрямой стервы, он увидел умную, ранимую личность, глубоко переживающую их общую семейную трагедию.

Рамон настоял, чтобы сестру поселили к нему в палату. По вечерам они не могли наговориться. Только тогда этот приставучий ублюдок Марио, наконец, оставлял их в покое.

Рамон заметил, что тот явно положил глаз на сестру и стремился использовать любой момент, чтобы с ней поворковать. В первые дни она с раздражительностью реагировала на его присутствие. Смерть подруги и ее мужа стала для нее большим ударом. Она винила в этом любого, кто работал на Нойманна. Несмотря на все уже вчера Рамон заметил, что ее поведение изменилось и она даже стала посмеиваться над глупыми шуточками этого низкорослого подхалима.

На днях Рамон и Анна испытали настоящий шок, после того как увидели труп отца в морге. Будто спящий, он излучал настоящую живую энергетику. Именно таким Рамон видел отца в последний раз.