Владимир Васильев - Парламентеры (сборник)

Ник взглянул на часы, прикинул, что в Англии сейчас около одиннадцати утра, встал, прошел к пульту, уселся и набрал в адресной строке вызов шефу. Питеру Шредеру.

Ответила заместительница – рыжая английская леди средних лет. Долорес Хиллхардт. Тоже светило эмбриомеханики мировой величины, тетка въедливая и строгая, но ничуть не вредная.

– Ник? – она даже обрадовалась. – Тебя уже отпустили эти кабинетные крючкотворы?

– К сожалению, нет, мадам. Скажите, я могу поговорить с шефом?

– Вообще-то он занят. У тебя что, проблемы, малыш?

– Откровенно говоря, да.

– Жди, – отрезала Долорес и пропала из кубического экрана.

Спустя минуту экран переключился, и из пространства над пультом на Ника взглянул шеф.

– Здравствуй, Ник. Я рад, что с тобой все в порядке. Я уже посмотрел твои отчеты – проблему с валлоидным синтезом мы действительно прошляпили. Ты молодец. Жаль, что тебе не удалось довести работу до конца.

– Спасибо, шеф, – от души поблагодарил Ник.

– Я слышал, у тебя какие-то проблемы с контактерами?

– Не то слово, шеф! Я ведь нарушил пункт три седьмой главы наставления… А до того, что мне при этом разворотили всю рабочую площадку, угробили все зародыши и выросшие механы, что сам я вынужден был спасаться на дереве – до этого им дела нет. Кстати, я арестован.

– Арестован? – брови Шредера сошлись над переносицей. – С какой стати?

– Да все с той же.

– Так! Ты на «Калахари»?

– Да.

– Побудь на связи. Кстати, откуда ты меня вызвал?

– Из капитанской каюты. Капитан был настолько любезен, что предоставил мне эту возможность.

Ник покосился на капитана – тот невозмутимо сидел в кресле и глядел в какой-то пестрый журнал.

– А… Тогда можешь не висеть на связи. Я все утрясу и сам вызову «Калахари». Сиди тихо и на рожон не лезь. Понял?

– Понял, шеф! – с воодушевлением заверил Никита. – Жду!

Он отключился и встал.

– Капитан! Честное слово – офицеры вроде вас заставляют думать о военных как о людях, а не как о солдафонах. Огромное вам спасибо!

Капитан, казалось, не обратил на его слова никакого внимания. Он отложил журнал в сторону, потер переносицу и, словно бы куда-то в сторону, сказал:

– Из-под стражи я тебя освободить не могу, сам понимаешь. Лучшее, что тебе сейчас можно предпринять – это тихо засесть в каюте. Поэтому я тебе объявляю капитанский арест. Бессрочный. Учти, без моей санкции Градиленко тебя оттуда вытащить не сможет. А когда твой шеф все утрясет – я арест сниму.

– Спасибо, капитан! – благодарности Ника не было предела.

– Конвой! – капитан обернулся к пульту.

На пульте неусыпно мигал глазок громкой связи.

– Кстати, – капитан словно бы вспомнил что-то и подошел к встроенному в переборку шкафу. Отвел в сторону дверцу, взял что-то продолговатое, замотанное в камуфлированную тряпицу. – Это, не иначе, твое?

Он осторожно развернул тряпицу, и Ник увидел свое ружье. Изрядно погнутое и слегка покореженное, но Ник узнал его даже таким.

– Мое…

– У тебя есть вкус, парень. Мои ребята его подобрали… Если б его нашел этот гриб, тебе бы пришили еще и статью о передаче аборигенам техногенных изделий из запрещенного реестра.

Ник судорожно сглотнул.

– Уляжется все – получишь обратно. Его еще можно починить.

– Спасибо, капитан.

Капитан спрятал ружье в шкаф, а в дверь как раз постучалась охрана.

– Сэр! – молодецки рявкнул давешний сержант.

– Поместить его под капитанский арест! – приказал капитан. – Без моей санкции не допускать никого. Повторяю: никого, включая офицеров корабля и гражданских лиц с любыми полномочиями. Местом содержания назначаю выделенную ему каюту. У каюты выставить удвоенную стражу, наряд назначить по распорядку. Выполняйте!

– Есть, сэр!

Сержант качнул головой, приглашая (или веля?) вытряхиваться из каюты.

На пороге Ник хотел еще раз поблагодарить, но столкнувшись со взглядом капитана, проглотил готовую уже вырваться фразу и молча зашагал прочь следом за сержантом. Чуть поотстав от Ника, шествовали два десантника с лучеметами.

«Поздравляю, Ник, – сказал Капранов сам себе. – Теперь ты дважды арестован».

В каюте он с некоторым даже удовольствием послушал, как клацнул наружный запор, и со страдальческим стоном повалился на откидную койку.

Целых четыре дня Ник провел в полном одиночестве. Едой и питьем исправно снабжала корабельная линия доставки. Под койкой, которую, похоже, давным-давно не поднимали и не крепили в походном положении, обнаружился пластиковый ящик со старыми журналами. Терминала в каюте не нашлось вовсе – сначала Ник подумал было, что его просто отмонтировали. Но нет – «Калахари» оказался довольно старым крейсером, наверняка построенным еще до колонизации Офелии. Ник валялся на койке, читал журналы и ни о чем особенно не думал.

Первое время.

Но потом, на третий-четвертый день, в голову потихоньку начали лезть разнообразные мысли.

Как долго ему еще здесь торчать в четырех стенах? Вернее, в шести – «Калахари», похоже, проектировал латентный пчеловод. Все, что только можно было сделать шестиугольным или шестигранным, здесь таким и было. От формы помещений до поручней на стенах и потолке.

Крейсер может пробыть в зоне контакта сколь угодно долго, а запас автономии у такой громадины наверняка исчисляется годами. Из-под ареста Ника вряд ли освободят, несмотря на обещания Шредера. Если бы имелась такая возможность, шеф бы ее точно уже осуществил. Значит… До Земли – эта успевшая опостылеть каюта, а там – слушание дела, и прощай, дальний флот? И кто-нибудь потом перед рискованным шагом будет думать-тревожиться: «Ох, вышибут меня из флота, как Гринёва, Даусса или Капранова…»

Мрачная перспектива…

Ник вспомнил прибытие на Селентину, свои мысли о том, что космолетчики не любят космос, а любят кислородные планеты. И понял, что был тогда не совсем прав.

Может быть, он и не любил космос. Но все равно стремился туда. Мысль, что отныне предстоит сворачивать в зародыши устаревшие механы и выращивать на замену новые, посовременней; что придется безвылазно торчать на Земле, в толпе, в мегаполисе; что вряд ли теперь светит всласть поохотиться в неведомой глуши – эта мысль Ника угнетала. Подавляла все его естество. Слишком уж он привык к свободе дальних рейдов.

«Нарвался все-таки… – подумал Ник с отчаянием. – Но ведь не мог я свернуть программу, не мог, не успевал! Я Бугу увидел буквально за четверть часа до землеходов… Неужели они не хотят этого понять?»

Ник представил лягушачье лицо Градиленко и вздрогнул от омерзения и злости. Может, не стоило швыряться табуреткой? Повилял бы хвостиком, изобразил раскаяние – глядишь, и обошлось бы выговором да штрафом. А так – прощай флот…»