Андрей Щербаков - ДМБ-2010

— Бригада, шагом марш! Песню запевай!

И я противным голосом заунывно затягиваю:

Меня всегда поражали размер и запутанность территории Института здесь тебе и стандартные корпуса НИИ, и цементный завод, и почти заброшенные пустыри, вроде того, на котором мы поутру копали траншею…

Объект № 8 — это Домик и садик вокруг него. А в Домике жил большой человек, который давным-давно заведовал Институтом и вообще создал все то безобразие, в котором мы вынуждены копаться сейчас.

Здесь мы первый раз. Уже издалека видно, что объект непростой могучий забор с уже намозолившими глаза значками «Опасно! Радиация!», уютный домик, яблони…

Мичурин заплакал бы от зависти — китайка, усыпанная сморщенными крохотными плодами, похожими на рябину, малахитовая матовая семеренка, синеватые огромные плоды антоновки. Что же нам здесь предстоит?

Нас встречает молодая женщина с двумя очень симпатичными косичками.

— Здравствуйте, ребята! Меня зовут Ирина. Проходите… Чай будете?

— Конечно, — хором отвечаем мы. Даже чай на жаре нас не смущает лишь бы работать поменьше.

Неторопливо и степенно пьем чай с вареньем, благодарно глядя на хозяйку объекта № 8. Наконец, чай допит. Сержант смотрит в свою чашку, потом, вопросительно — на Ирину. Предложения налить еще чаю не следует. Понятно.

— Пойдемте, — говорит Ирина. Начало неплохое. Поднимаемся по деревянной лестнице на второй этаж. Начинается подробнейшая экскурсия по домику с рассказами о создании Института, о хозяине Домика, о разработанных в институте Изделиях.

Ирина говорит спокойным, размеренным, абсолютно равнодушным голосом. Почему-то становится не по себе. Сержанту, видимо, тоже. Как там нам в лекциях говорили: «…ознакомление с любой информацией допустимо, если возвращение групп не планируется». В общем, «задание выполнено, спасенных нет». Наконец, лекция окончена. Вопросов задавать не предлагают. Настроение у меня портится еще больше.

— Теперь к делу, — резко говорит Ирина. — Задача — собрать все плоды с деревьев и с земли в контейнеры. Работа только в защитной одежде. Плоды высокоактивны. Незащищенными руками их не брать и, тем более, не есть. Впрочем, на придурков вы не похожи.

— А… — начинаю я.

— Здесь на глубине полметра — сплошной Черный Песок. — отвечает Ирина. Явный случай телепатии.

Работа в защитном костюме на такой жаре — это нечто! Самое смешное, что пот постоянно заливает глаза, а нам надо очень внимательно смотреть, чтобы не пропустить ни на земле, ни на ветках ни одного, с позволения сказать, яблочка. Понятно, почему Ирина называет их плодами.

Хорошо, что садик небольшой и через четыре с небольшим часа работа закончена. Грузим заполненные контейнеры, дезактивируемся, снимаем костюмы и… сохнем.

Я смотрю в свой калейдоскоп. Стрелка у края шкалы. Интересно, как давно это случилось? Дневная доза выбрана, нам пора либо идти домой, либо, что более вероятно, переходить на другой участок за территорией Института.

— Спасибо за чай, — я церемонно раскланиваюсь. Ирина кивает. Мы свободны.

— Бригада, стройся!

На этот раз обойдемся без прыжков.

— Товарищ комиссар, работы на объекте № 8 закончены, дневная доза выбрана, разрешите на сегодня закончить?

— Не разрешаю. Двигайтесь за территорию к 11 бригаде, которая занята на ремонте дома.

Интересно, Комиссар с самого завтрака не может прожевать или это уже обеденное?

Медленно идем к себе, переодеваемся в чистое. Поскольку мы работаем по 10 часов, то нам еще трудиться и трудиться. Выходим за территорию.

У строящегося для сотрудников Института дома уныло бродит бригадир одиннадцатой бригады. Сержант подходит и бодро:

— Привет, шеф! Мы к вам. Только давай, чтобы мы по-быстрому и домой. А то мы дневную дозу уже выбрали…

— Ладно, понял. На третьем в кухне забетонируйте дыру в потолке и свободны.

Идем на третий этаж. Да, чтобы нашим строителям самим жить в этом доме… В потолке кухни узкая длинная щель. Забиваем ее снизу деревянной подпоркой и начинаем лить из бетономешалки раствор. Проходит минут пять, я понимаю, что щель не заливается, хотя раствора мы вылили в нее уже достаточно. Страшные подозрения закрадываются в мою голову, но оформиться в Мысль они не успевают…

В коридоре раздаются шаги Командора. Тяжелая мерная поступь, скверно сложенный паркет жалобно скрипит. Очень хорошо и наглядно представляешь себе, что мог переживать при этих звуках Дон Жуан. На пороге кухни появляется Он.

Оживший памятник самому себе. Не знаю, что он хотел сделать, но увидев двух испуганных студентов, только снял с себя шапку, со страшным стуком бросил окаменевающий головной убор на пол и удалился, заливая коридор серыми, быстро застывающими каплями.

— Да, нехорошо получилось, — первым приходит в себя Сержант. — Это ведь паркетчик с нижнего этажа…

— Был, ты хочешь сказать.

— Я думаю, это не смертельно.

И мы ужасно хохочем.

Спускаемся вниз.

— Шеф, мы закончили, — докладывает Сержант.

— Тогда пока.

— Пока.

И мы идем к остановке. Навстречу Комиссар.

— А, освободились уже? У меня для вас хорошая новость. Завтра вам придет помогать бригада девушек-маляров.

Сержант проникновенно смотрит на меня и изрекает:

— Ну вот, завтра я наконец-то увижу человеческое лицо.

Сплетение полугрупп… Я напряженно пытался это себе как-то представить. Кроме грязных, переплетенных морковок, которые я выкапывал в колхозе, ничего не приходило в голову. Кроме того, я почувствовал, что голос лектора вытаскивает меня на поверхность бытия. Это означало, что Иван Григорьевич Молодов, бодрый старичок-лектор, стал рассказывать очередную байку:

— Так вот со мной в Польше после войны был смешной случай. Послали меня взорвать этот… муниципалитет. И вот я приготовил заряд. А он точно такой же, каким фюрера взрывали, пластиковая взрывчатка с химическим взрывателем…ну, я вам рассказывал. Так вот, взрыватель на две минуты установил, раздавил, значит, то-се… Портфель поставил и пошел. А мне говорят: «Эй, пан, портфельчик-то позабыли…». Я как побегу, как побегу! Такое может случиться с каждым.

Случай действительно смешной. И вывод поучительный.

У Ивана Григорьевича что ни шутка, то перл. Вот, на прошлой неделе: «Получил раз человек письмо, распечатал его, стал смеяться, смеяться и… умер».