Захар Петров - Чистилище

- Ты же знаешь, с ними инвалид и этот мальчишка – не самая лучшая компания для дальней разведки.

- А тебе, кинг, мало наших инвалидов и наших детей с животами пухнущими, что ты за этих белых дармоедов сердоболишь?

- Бил, ты забываешься. Только из уважения к памяти о твоём покойном отце я пока оставляю без внимания этот твой тон. Когда-нибудь, быть может, ты станешь кингом и тогда сам будешь принимать решения. А сейчас оставь меня и запомни, что я не должен отдавать тебе отчёт в своих действиях, сынок…

- Твоя жена младше меня, поэтому её называй дочкой. А меня сынком мог называть только мой отец. А твои решения, кинг, не являются твоим личным делом, если они угрожают Резервации. Я уверен, что эти двое вернуться с белокожей бандой, чтобы вырезать всех, кто ими не доволен и установить тут свою диктатуру. А может быть ты этого только и ждёшь?

Эрик не сдержался, выкрикнув:

- Пошёл вон, щенок!

Неспешно направляясь к выходу, у самой двери Бил остановился, повернулся к кингу и с недоброй улыбкой произнёс:

- Разговор ещё не закончен, ваше величество….

Джессика лежала на левом боку, свернувшись клубком. Она с детства любила спать именно так. Уже потом, став медиком, она узнала, что такой вариант позы для сна – самый неблагоприятный для здоровья и конечно же стала спать на спине с небольшим валиком под затылком вместо подушки. А после свадьбы, перейдя в квартиру Эрика, она снова стала засыпать на левом боку потому что… потому что справа ложился Эрик. Почему она согласилась стать его женой? Из-за того, что он был выгодной партией? Из-за того, что ей по возрасту давно пора было за кого-то выходить? Из-за Веры и её друзей? Наверное, все эти причины имели вес. Но уж точно «лайв» тут была не при чём, не испытывала она не любви не страсти к этому человеку, как впрочем и ни к кому и ни к чему не испытывала, кроме своей медицины. И дело не в том, что он был её чуть ли вдвое старше, ведь для Веры и Вячеслава это совсем не создавало проблемы. Нет, Эрик был высокий, сильный, умный – всё что обычно ценят женщины в мужиках, но всё это отнюдь не зажигало Джессику. И даже наоборот, её гордость претила ей вступать в необъявленное состязание всех холостячек Резервации за сердце кинга. Может быть, эта холодность и задела в своё время Эрика, терпеливо захаживавшего в лазарет по делу и без дела и оказывая пусть скромные, неброские, но совсем недвузначные знаки внимания. И однажды она без особого азарта сказала «да», а потом отступать было уже поздно.

Первая брачная ночь не принесла ей ничего, кроме боли и ещё большего разочарования в супружестве. А на вторую ночь, чтобы не повторять этот неприятный для себя опыт, она отодвинулась на краешек кровати и свернулась клубком. И была благодарна супругу за то, что он правильно истолковал этот её отворот и к ней не лез. На третью, на четвёртую и пятую ночь она, едва юркнув под одеяло, сразу отворачивалась. А он через пол-часа или час, наверное думая, что она спит, тихонько придвигался к ней и прижимался своим могучим телом, точь в точь повторяя изгиб её спины и ног, и погружая своё лицо в пышную кучерявую копну её волос. А она делала вид, что спит. А через сколько-то ночей она не могла уже заснуть без этого тепла за своей спиной и поэтому, не дожидаясь пока она решит, что она заснула, сама прижималась к нему крепко-крепко. А иногда она поворачивалась к нему и отдавалась без особой страсти, но с чувством благодарности к этому сильному и доброму человеку, любящему её без внешнего проявлений эмоций, но так трепетно и так терпеливо. А потом, когда в результате этих бесстрастных ночей она почувствовала внутри себя зарождение новой жизни, пришло осознание счастья и, наверное, любви… Не той сопливой, похотливой или расчётливой любви её завистниц, которые до сих пор не могут ей простить того, что он выбрал её, а не их. А любви, основанной на благодарности и уверенности в человеке, который разделяет с нею супружеское ложе, который поверил в неё и стал о ней заботиться ещё задолго до того, как полюбил…

- Эрик, я боюсь, - повторила она, по привычке прижимаясь к нему всем телом.

Он положил руку на её округлившийся живот, почти полностью закрыв его своей широкой ладонью.

- Ты боишься Била?

- Нет. Вернее, и его тоже. Но больше всего я боюсь того, что сейчас происходит с миром, в который родится наш маленький.

- Он же родится в Резервации. У нас не может быть так, как во внешнем Муосе. У нас другие люди. Мы жили изгоями, привыкли чувствовать себя «своими среди чужих», мы ценим единство и поэтому у мавров не может быть разделения, у нас не может произойти то, что случилось снаружи.

- Я спрашивала об этом у Веры, придёт ли Крах в Резервацию. И знаешь, что она мне ответила?

- Что?

- Ничего. Она ушла от ответа. Потому что врать не умеет, а правду сказать не захотела. Она могла хотя бы сказать «может быть», но не сказала даже этого. Вера, а значит и её учёный муж, не сомневаются, что покой в Резервации – это лишь отсрочка.

- Всё будет хорошо, - не очень уверенно прошептал он, зарывшись лицом в её волосы.

Джессика знала, что кинг, как и Вера, не привык выдавать свои мысли. Наверняка ему рисовались не менее страшные перспективы грядущего, просто он в силу своей должности, положения супруга и будущего отца должен был её успокаивать и источать уверенность в завтрашнем дне.

- Я, Эрик, вот что думаю. Ты всю свою жизнь отдал Резервации: унижался, хитрил, рисковал в сложных играх с Республикой, каждый день спасая наши поселения от уничтожения; придумывал, как нам выжить среди ненависти к нам белых. Благодаря тебе, мы все ещё живы. Я лечила людей, придумывала лекарства и делала операции, без которых многие ныне живущие давно гнили бы в земле. И вот, если придёт Крах, умрём мы с тобой, умрёт наш маленький, умрут те, кого вылечила я и те, которые выжили благодаря тебе. Это значит, что всё было зря? Мы зря старались, это никому не нужно?

- Нет, не зря. Добро не уничтожимо: когда ты служишь людям, добро накапливается в этом мире и никуда не исчезает из него. Даже если твои бескорыстные потуги окажутся неудачными или невостребованными, а плоды твоих добрых дел бесследно исчезнут во времени, само добро невидимым образом останется в мире и рано или поздно заявит о себе. Даже, если о тебе не будут помнить, твоя любовь к людям всё равно навечно останется лежать на правой чаше весов добра и зла. Даже после смерти твоя светлая душа, моя Джессика, будет смело сражаться на белой стороне в битве Света с Тьмою.

Последние слова она дослушивала, улыбаясь. Её тонкая смуглая ладонь с длинными пальцами, теперь лежала на мощной руке Эрика. Они никогда не говорили о таких вещах, да и вообще редко говорили. Он не стал её обманывать в своей уверенности в завтрашнем дне, и она была за это благодарна. А такие слова, какие сказал он, мог сказать только человек, рядом с которым не страшно даже умереть. И она, уже засыпая, благодарила Бога за то, что он помог ей в своё время сделать правильный выбор и сказать Эрику «да».