Захар Петров - Чистилище

И вот она вошла на Академию Наук. Гигантский параллелепипед стометровой длины и десятиметровой ширины, был под потолок застроен жилищами, мастерскими, общественными помещениями. На этой станции, входившей в Восточный сектор Республики, ещё просматривались следы прежних хозяев – ленточников. Большинство убогих жилищ так и не перестроили: не было средств, да и желания особого тоже не было. Республиканцы свою станцию прибирали более регулярно, но её кричащая дикость по-прежнему резала глаз. Лишь закопченные колонны квадратного сечения с мраморной отделкой внизу, да арки под потолком, - остатки былого великолепия данного сооружения. И даже они едва просматривались за дырявыми стенками уродливых построек, сделанных из грязного картона, кривых досок, рваных тряпок, гнилой фанеры и ржавой жести. Переселенные сюда республиканцы не демонтировали массивные клетки, использовавшиеся ленточниками для содержания пленников-учёных и тех, кто дожидался публичного осчастливливания. Такой жест для них был бы слишком расточительным. Клетки обвязали каким-то тряпьём и кусками картона и превратили в мастерские. А одну – самую маленькую – так и оставили в качестве местного изолятора для провинившихся. Даже крюки с блоками на потолке –орудия казни ленточников – приспособили под подъёмники для разделки туш. О бедности этой станции говорило лишь то, что всего несколько жилищ были покрашены по современной моде Муоса разноцветными красками.

Вид Академии Наук разочаровал Веру. Не добавили настроения и местные жители. Их было здесь чуть больше двух сотен. Восторг от победы над ленточниками давно прошёл. И люди снова столкнулись с врагами, которых невозможно убить в бою: голодом, болезнями, радиацией и отчаянием. Одевались местные республиканцы конечно лучше ленточников, но намного хуже, чем одевались жители родного Мегабанка. Это было тем более удивительно, если учесть, что именно Восточный сектор Республики специализировался на производстве льна. Парадокс объяснялся системой «равноправия» территорий, и «прогрессивными» экономическими отношениями, установившимися в Республике после её создания. Эта система развивалась годами и окончательно закрепилась введением денежной системы. Именно круговорот льняного сырья и льняной продукции был наглядным примером перекоса в экономике и политике Республики.

Десятки полей вдоль бывшего центрального проспекта Минска являлись основным источником сырья для изготовления тканей в Муосе. Для того, чтобы выходить на поверхность, восточенцы закупали в центральном секторе или попросту Центре скафандры. Громкое слово «скафандр» совсем не соответствовало тому, что оно обозначало – обыкновенный комбинезон из прорезиненной ткани с герметично припаянными к штанинам резиновыми сапогами. На голову надевалась маска из такой же прорезиненной ткани, с двумя стеклянными окулярами и сменными ватно-марлевыми фильтрами для дыхания. Конечно, были скафандры более совершенные, двухслойные, со свинцовым напылением, со шлемом и с отличными адсорбирующими фильтрами. Ими пользовались сталкеры и исследователи. Но у нищих восточенцев не хватало средств на их покупку. Поэтому они закупали в больших количествах относительно дешёвые поделки, которые давали лишь отсрочку от лейкемии и рака.

В тесных неудобных скафандрах они распахивали поля: двое тянули плуг, а один им управлял. Засевали лён, потом его собирали и сушили на поверхности. Одновременно отражали нападения хищников и мутантов. Потом тюки с сухим льном спускали в подземку, грузили на велодрезины и везли в Центр. Лён-сырец продавался за цену, не сопоставимую с вложенным в его выращивание и уборку трудом.

В мастерских Центра лён, обрабатывая специальными растворами, дезактивировали, потом снова сушили, делали из него пряжу и ткани. Ткань, а то и готовую одежду, продавали. Но на их покупку у производителей льна едва хватало денег. Скрипя зубами от такой несправедливости, восточенцы ничего не могли поделать. Только в Центре находились мастерские по дезактивации льна, только они владели соответствующими технологиями, а значит и полной монополией на производство пряжи и тканей. Центровики категорически отказывались сдавать в аренду дезактивационные мастерские. Делегации восточенцев умоляли заменить цепочку купле-продаж на подряд по дезактивации льна-сырца, но центровики не шли не на какие уступки, захватив полностью весь производственный цикл от момента дезактивации до производства готовой ткани и одежды. Работая в безопасных мастерских, они получали сверхприбыли, в отличии от восточенцев, гробивших своё здоровье и едва сводивших концы с концами. Вопрос ограничения монополии по обработке льна не раз подымался депутатами Восточного сектора на заседаниях Собрания. Но они оказывались в меньшинстве – к голосам депутатов Центра добавлялись голоса парламентариев из других секторов, которые не производили льна: этот спор непосредственно их не касался, и поэтому они поддерживали влиятельный Центральный сектор.

Вера помнила, что у неё дома было, как минимум, три смены одежды, изготовленной из льна и кожи. Вся одежда была окрашена в разные цвета, и украшена вышивкой и нашивками из обрезков кожи, разноцветных тканевых лоскутков. Почти все жители Академии Наук ходили во всём сером изо льна и серо-коричневом из кожи. И лица у них были такими же серыми. Вера внимательно всматривалась и не видела в глазах этих людей даже тени упрямой жизнерадостности мегабанковцев или равновесного покоя диггеров.

Следующие станции – Площадь Якуба Коласа и Площадь Победы – оказались богаче и приветливее на вид. Сказывалась близость к Центру. Жителей здесь было раза в два больше, одеты они были лучше.

Люди в тесных проходах станций почтительно расступались перед следователем. А на Веру смотрели как-то странно. Сначала она думала, что они с любопытством рассматривают её экипировку. Но потом заметила, что глаза многих мужчин застревают на одном месте – на уровне её груди. Причём у некоторых на лице появляется противная слащавая мина. Она даже несколько раз опустила голову, ища несуществующее грязное пятно или насекомое. Но там ничего такого не было: всё чисто, обычная грудь, обычные соски… Грудь! Вера только сейчас обратила внимание на то, что не одна из республиканок не ходила с обнажённой грудью. Порывшись в детских воспоминаниях, она не вспомнила, чтобы так ходила хотя бы одна женщина Мегабанка. Это же относилось и к тем женщинам, которых она встречала в переходах за время своего диггерства. Неужели ходить раздетым – это какое-то табу республиканцев? Вера, подытожив свои мысли, пожала плечами.