Александр Казанцев - Льды возвращаются

Вечером мы ехали уже по родным мне местам.

Черт возьми! Вдруг забывается все, что налипло на тебя в городе! Когда вокруг такой воздух, даже не хочется виски.

У невысокой скалы с косыми слоями, срез которых огибала дорога, я узнал любимое место мальчишеских походов и почувствовал, что от ветра у меня слезятся-таки глаза.

Перед нами зеленым морем простирались поля кукурузы. Вот оно, благосостояние свободного мира, оплот американского образа жизни, изобилие, откормленный скот, молоко, масло, консервы, мука, экспорт, текущие счета и поджаренные початки, которые я так любил в детстве…

А когда мы спустились к берегу зеленого моря, то оказалось, что нам предстоит нырнуть в него. Кукуруза поднималась стенами, почти смыкавшимися у нас над головой.

Эллен совсем притихла, стала маленькой, ручной… Я даже погладил ее локоть. Она улыбнулась.

Я тотчас остановил машину, и мы, взявшись за руки, углубились в кукурузные джунгли. Она боязливо прижималась ко мне. Я взял с собой купленный тамагавк, готовый защищать ее от леопардов, аллигаторов и анаконд.

Небо закрывалось облаками из спелых кукурузных початков. Как, наверное, радуется, глядя на них, отец!

В городе я всегда знал, что делать, а здесь был робким простофилей и только боялся выпустить ее пальцы… Когда Эллен присела на землю, окруженная могучими стеблями, я прилег около нее.

Она была грустна и, быть может, не замечала меня.

— Рой, хотели бы вы жить в другой стране?

— Нет, — признался я.

— Даже если бы я позвала вас?

— С вами хоть в Антарктиде, в пучине Тускарроры, на Луне, в Подмосковье или на Марсе.

Она наклонилась и спутала свои волосы с моими.

Я был подлинным олухом и только дрожал.

М Э-ээ! Целуются, целуются! Э-ээ! Как не стыдно! Голубочки, любовники, кошки на крыше!

Я порывисто обернулся на крик. Черт возьми! Это был веснушчатый парнишка лет одиннадцати, с бандитской рожей, чумазый, перепачканный машинным маслом или сапожной ваксой.

— Э-ээ! Как не стыдно! Ээ-э! — прыгал он на одной ноге.

Осел! Мне действительно было стыдно, что он неправ… Я замахнулся на него тамагавком. Эллен перехватила мою руку.

Тут я узнал своего племянника Тома, а он меня.

— Дядя Рой! Я не знал, что это вы, право не знал. Как вы поживаете, дядя Рой, и вы, леди?

Он мгновенно стал воплощением изысканной вежливости и даже шаркнул ножкой, хоть стоял отнюдь не на паркете.

Эллен, улыбающаяся, поднялась, подошла к мальчишке и потрепала его рыжие волосы. Я дал ему приветственного щелчка. Все вместе мы вышли на дорогу.

Около моего кара стоял трактор на резиновом ходу с прицепом, нагруженным початками.

— Ой, дедушка от радости подскочит выше кукурузы! — трещал сорванец. — Сейчас такая жаркая работа. Приходится шпарить. Очень надо помочь. Ведь вы поможете, не правда ли, дядя Рой?

— Это даже интересно, Рой! А почему бы не помочь? Прибавится впечатлений, — решила Эллен, стряхивая платье от былинок.

Парнишка забрался на свой трактор.

— Уже вечер, — заметил я. — Ты едешь в последний раз на ферму?

— Что вы, дядя Рой! Дедушку и папу не утянешь дотемна даже «Катерпиллером». Мне придется тащиться еще раз или два. Мы сегодня нажариваем с четырех часов утра. Мама и бабушка скачут дома, как ковбои.

— Молодец! — сказал я. — Можешь считать за мной еще щелчок. Слезай.

Я сел на трактор. Эллен взяла мальчика к себе и доверила ему руль.

— У нас никогда не было такой шикарной машины! — восхищался паренек.

Они уехали вперед. Я тащился с прицепом.

Наконец знакомый поворот. Вот и здания фермы! Ого! Отец выстроил-таки задуманный им механический ток. Да, я знаю, он не мог не сделать этого. Он только потому еще и держится в неравной борьбе с сельскохозяйственной компанией, что до предела механизирует свое маленькое хозяйство.

Мама бежала ко мне по дороге.

Я остановил трактор и тоже побежал к ней.

Она запыхалась, сняла очки в вычурной оправе, которые я прислал ей из Нью-Йорка, сразу стала родной, знакомой, только уж очень морщинистой и сухой, костлявенькой, когда я ее сжимал в объятиях.

Мы вместе пошли по дороге. Навстречу вприпрыжку несся Том, чтобы привести оставленный мной трактор.

Мать утерла платком глаза.

— Вот даже ребенку нет отдыха, — вздохнула она.

— Ничего, ма, мы приехали с Эллен на несколько дней и поможем в уборке.

— Ой, как же можно! Она такая леди! У нее богатые родители?

— У нее богатая родословная, не хуже, чем у знаменитого скакуна. Она сама предложила мне помочь вам.

Пока Эллен переодевалась, а мать хлопотала по хозяйству, мы с Томом и сухопарой сестрицей Джен разгрузили прицеп.

Вышла Эллен, совершенно прелестная в мальчишеском комбинезоне, в платочке, завязанном под подбородком «а ля рюсс».

Я тоже успел надеть комбинезон, отцовский, перепачканный, и выглядел героем пролетариата.

Маскарад нам пригодился. Отца и зятя мы застали за починкой кукурузного комбайна. Наскоро поздоровавшись, я полез под машину с гаечными ключами. Эллен, стоя на коленях, подавала мне инструмент.

Когда я вылез, отец шепнул, что зто хорошо, что она не боится работы.

Он был все такой же, отец, в мятой старой фетровой шляпе, в затасканном пиджаке, покрытом масляными пятнами, рыхлый, неподвижный, совсем седой, с кирпичным обветренным и унылым лицом.

Стало совсем темно. Я освещал дорогу фарами. Мы с отцом примостились на тракторе вдвоем. Эллен и Том ехали на прицепе и пели веселые песни. Старательный зять, отец Тома, вел сзади комбайн.

— Очень плохо, сынок, — говорил отец, — С одной стороны, душит банк. Я же не мог обойтись без ссуды. Надо было построить ток, купить этот комбайн. Хотел подешевле, а он портится… С другой стороны, эти оптовые цены. Их опять снизили на четыре с половиной процента. Эх, если бы объединиться всем оставшимся фермерам и самим сбывать кукурузу!.. Ведь подумать только, сколько мы теряем! Да, мало нас осталось, еще не разорившихся… и каждый смотрит в сторону… Как тут выдержать? Спасибо, хоть ты немного долларов присылаешь… Рассчитываешь хорошо заработать? Так, сынок? Храни тебя бог, дорогой Рой! А у меня концы с концами не сходятся. Разве я могу нанять работника? Я бы сразу разорился. Ты правда, сможешь помочь в эти дни? Тогда я, пожалуй, выскочу…

Поздно вечером все собрались у стола. Том так и уснул, уронив рыжую голову рядом с тарелкой и не выпустив вилки из рук. Отец важно восседал в старинном, прадедовском кресле, тщательно ремонтируемом всеми поколениями, и просматривал газеты. Мать умилялась, глядя на Эллен, которая, не поднимая головы, штопала рваные носки, буквально отнятые у матери. Я смотрел на нее и удивлялся. Джен вздыхала, разглядывая ее костюм, прическу туфли и профиль. Зять старательно таращил осоловевшие от усталости глаза и не уходил из уважения к гостям.