Александр Казанцев - Иномиры: Романы

— Послушайте, фантаст! Ваш покойный собрат Иван Антонович Ефремов, поверьте, не решился бы на такое утверждение. Он знал, что наука изучает приматов, живших миллион или два миллиона лет тому назад на нашей грешной земле. Но как изучает? По материальным останкам, по первобытным стоянкам, по их наскальным рисункам, наконец! А что ваши криптозоологи предлагают? Вытащить бабушкины сказки про леших и водяных и приравнять их к «наблюдениям» очевидцев, испугавшихся чудовища в лесу? На испуге научного открытия не сделаешь!

— Если вы изучаете былого пращура по остаткам его костра, то почему пренебрегаете реальными следами, оставленными современным «человеком пещерным»?

— Экий вы, право! Неподдающийся! Вам бы с софистами древности дружить.

— Разве науке чужды дискуссии?

— Дискуссии о чем? О призраках?

— Об оставленных ими следах, о гипсовых слепках с них, почти в полметра длиной, о выступающей пяточной кости, о предполагаемой «летящей походке» при перекатывающемся шаге гоминоида, что подтверждается не только наблюдениями, но даже кинолентой.

— Кино, друг мой, это Великий Обманщик! Они сами так о себе с гордостью говорят.

— Я имею в виду не столько кино, сколько сами следы.

— Хорошо! Вернемся к следам бигфута, йетти, снежного человека или как его там еще…

— Примата, Николай Николаевич.

— Следы живого примата? Да разве могут следы вести в никуда? Разве нашли хоть одного гоминоида или место его стоянки, спячки, смерти, наконец? По-вашему, он испаряется? Нет, друг мой, испаряются ваши доводы и доказательства ученых, не ставших учеными! Наука ушла далеко вперед от былых ссылок на сверхъестественное. А вам с вашими приматами без этого не обойтись. К лешим вас тянет.

— И к более древним богам: Пану или сатирам…

— Сатирой я наш разговор назвать не могу. Вера в домовых, водяных или леших не может иметь ничего общего с наукой. В науке веры нет! Примечательно, что выдающийся ученый прошлого Рене Декарт не удовлетворялся слепой верой в Бога и предложил алгебраическое доказательство его существования, за что был гоним всеми религиями своего времени. Ибо вера не требует доказательств. Так что, батенька мой, умерьте свой пыл. Вы как? Остаетесь с водными струями? Они ведь все-таки реальнее снежного человека или пресловутых «летающих тарелок».

Академик встал, опираясь на свою палку. Я пошел проводить его. Оказалось, что мы остановились в Ленинграде в одной и той же гостинице. Решили ехать вместе на катере.

Мы стояли на корме и любовались остающимся следом на поверхности воды. Академик указал на него и сказал:

— Следы ваших приматов и летающих блюдечек для исследования стоят не больше! Вилами они на воде писаны.

— Не скажите. Известны места посадок неопознанных летающих объектов, позволяющие исследовать их не как круги на воде. Дело не только в отпечатках лап приземлявшегося аппарата, а в явлении, более значимом.

— Покажите мне место такой посадки, чтобы мы могли всесторонне изучить его. Вы сами-то, живущий в мире своего вымысла, побывали в таких местах?

— Побывал мой сын, Олег Александрович, военный моряк, капитан первого ранга. Вместе с журналистом центральной газеты.

— Ох мне эти журналисты! Беда, когда пироги берется печь сапожник, а сапоги тачать пирожник. И что же ваш наследный принц?

— Он прежде всего инженер. Однажды он узнал, что под Москвой, близ Серпухова, в местечке «Шарапова охота», парочка влюбленных заночевала в стогу сена. Они проснулись от яркого света и услышали в поле голоса. Затаившись, они наблюдали, как из спустившейся «летающей тарелки» выходили люди в комбинезонах, чем-то занимались, потом улетели. Свидетели точно указали место, где остались следы, три вмятины от опор опустившегося аппарата. Мой сын поместил в этом месте морской хронометр, дающий ошибку в сутки 0,02 секунды. Для контроля он поставил рядом кварцевый излучатель с исключительно точной частотой волны. Проверив показания приборов, он к величайшему изумлению обнаружил увеличение ошибки в 100 раз.

— И это научно проверено? — осведомился академик.

— Проверено кандидатом физико-математических наук Алексеем Васильевичем Болотовым, который не ограничился простой проверкой, а взял эти приборы с собой в очередную свою экспедицию в район тунгусского взрыва 1908 года, приписываемого то метеориту, не оставившему осколков или кратера, то инопланетному кораблю.

— И что же?

— Оказалось, что спустя восемьдесят лет после взрыва в его эпицентре приборы дают то же отставание, на две секунды в сутки, а вынесенные на некоторое расстояние, снова обретают свою точность. Такие приборы, Николай Николаевич, не те свидетели, которые «очевидно врут».

— Разумеется, если приборы были в порядке.

— Золотов убедился в этом и дал из тайги телеграмму в Центр, утверждая, что им установлено остаточное явление, связанное с неудавшимся космическим контактом.

— Несколько смело для кандидата наук. Ему следовало бы помнить, что наука ищет объяснение любым явлениям, прежде всего естественным.

— А разве наш с вами разум противоестественное явление? Разве некие гипотетические исследователи космоса, попав, скажем, на Венеру и обнаружив там нашу автоматическую межпланетную станцию или луноход на Луне, будут искать объяснение их формы и устройства в причудах вулканической деятельности на Венере или Луне?

— Эка куда хватили, небось на миллион лет вперед! А вот посмотрите на силуэт города. До чего же люблю «Петра творенье»! Любуюсь этим рисунком в тумане, и хочется думать о прошлом. Одни дамы в кринолинах и с буклями чего стоят! Без прошлого нет будущего. Не так ли? Вот и в науке никогда нельзя спешить с выводами. Надо убедиться, не было ли такой ситуации в минувшем? Любое явление надлежит сверить с тем, что уже было, что изучено, что известно!

— Тогда, коль скоро вы вспомнили поэтические строки, позвольте мне прочесть вам один сонет.

— Сонет? — удивился академик. — Но я не вижу Лауры.

— Лаурой будет наука.

— Ах вот как!

И я прочел:

Академик совсем не обиделся и даже переписал сонет, который, как он сказал, пригодится ему для «увещевания коллег».

В гостинице мы пошли вместе ужинать. Николай Николаевич заказал себе коньяку, тщетно пытаясь угостить меня, непьющего. Пришлось ему меня заменить. После чего он чрезвычайно расположился ко мне и даже сообщил по секрету, что в запаснике Палеонтологического музея хранится череп бизона сорокатысячелетней давности с прижизненным огнестрельным ранением на лбу.