Андрей Имранов - Восход над Шалмари

– Эй, гражданин.

Семён, стараясь не ёжиться, шагал дальше.

– Эй ты, в синей куртке, тебе говорю. – Голос прозвучал уже грубее.

Край здания портала показался из-за угла, и Семён побежал. Бежал изо всех сил, но менты были к такому повороту событий готовы, и убежал он, разумеется, недалеко. Догнали, повалили, врезали пару раз ботинками по почкам и дубинкой – по голове.

Подняли, положили лицом на капот.

– Так, – сказал один из милиционеров, – убегаем? Кто такой, имя, фамилия, где живёшь? Документы есть?

Второй в это время его обыскивал. Выгреб из карманов мелочь, пачку сигарет, зажигалку и телефонную карточку, бросил на капот:

– Всё, однако.

– Слышал, чё спрашивают? – Семён ощутил лёгкий тычок под рёбра.

– Иванов, Пётр Сергеевич, – назвал он имя давешнего соседа по лестничной площадке. Сосед был старше его лет на пятнадцать и вполне мог десять раз переехать или просто помереть, но ничего лучше Семёну в голову не пришло, – улица Коммунаров, семнадцать, квартира шесть.

Мент хмыкнул:

– А чего убегать бросился?

– Ну дык, – Семён постарался придать голосу этакий люмпенский оттенок, – а чего хорошего от вас ждать. Поймаете, начнёте шить что-нибудь, да и документы я дома оставил.

– Свистишь ты что-то, дядя, – милиционер принюхался, – вроде не пьяный, – вздохнул и подтолкнул Семёна к открытой задней двери: – Принимай клиента, Витальич.

– Гражданин начальник, – загнусавил Семён, чувствуя подступающий комок ледяного ужаса, – ну чего меня брать, я же не пьяный, ничего не нарушал, никого не обижал.

– Давай-давай. – Милиционер ткнул его в спину концом дубинки и добавил вполголоса: – Там разберёмся.

Алита плохо помнила своё детство. Лет до шести прошлое было затянуто мутной пеленой, сквозь которую иногда всплывали какие-то странные лица, какие-то ещё более странные здания, какие-то места. Чаще всего вспоминался лес: уходящие ввысь деревья-исполины, которые, как она почему-то помнила, были ещё и домами. Алита не верила своим ранним воспоминаниям, они были… ненастоящими какими-то. Вдобавок лет до четырнадцати они с мамой постоянно мотались по разным городам, редко задерживаясь в одном месте больше чем на полгода, и сменившая к шестому классу два десятка школ Алита привыкла жить сегодняшним днём. Новое легко принималось, а прошлое – прошлое легко забывалось. Уже прошлогодние события вспоминались с трудом, всплывая, словно из густой патоки.

Она легко заводила знакомства – иначе было никак, никогда нельзя было предсказать, в какой момент им придётся всё бросить и переехать на другое место. По этой же причине она никогда не заводила близких знакомств. Когда новые подружки расспрашивали её о семье, Алита отвечала, что папа их давно бросил, а мама – архитектор-проектировщик зданий и сооружений большого размера. «Таких архитекторов очень мало в СССР», – говорила Алита с гордостью до третьего класса, потом она говорила: «Таких архитекторов очень мало в России», – но с той же гордостью. Обычно этого хватало, но, вот ведь удивительное дело – спроси её кто-нибудь о работе мамы поподробнее, Алита затруднилась бы ответить. Она не знала ни дома, ни даже улицы, на которой располагалась работа мамы в очередном городе, она не знала, куда звонить, если однажды мама вдруг не придёт вечером домой, она даже не знала, что именно мама сейчас проектирует. Хотя нет, кое-что она знала. Подружки такое никогда не спрашивали, но их родители частенько интересовались, какие объекты Алитина мама уже спроектировала. На такой вопрос следовало отвечать, что, во-первых, не спроектировала, а «принимала участие в проектировании, потому что такие объекты в одиночку не проектируют». А во-вторых, можно было упомянуть Южно-Уральскую и Юмагузинскую ГЭС, здания Ростовского сортопрокатного завода, а ещё – Балаковскую и Зареченскую АЭС. Последние производили особое впечатление на взрослых, обычно вопросы после этого прекращались. Но кем бы и где бы мама ни работала, похоже, специалистом она была отличным – денег у них всегда хватало, и жили они вполне богато и, как позже начала понимать Алита, пожалуй, даже роскошно.

Сама Алита давно забросила попытки выяснить что-то у мамы. Если мама что-то хотела сказать, она говорила это сама, если не хотела – спрашивать было бесполезно. Прошлое вообще было в их семье запретной темой. Самая ранняя фотография изображала Алиту в возрасте лет пяти. Так и не смогла Алита узнать, кто и почему назвал её таким именем. (Впрочем, она не жаловалась – это имя ей всегда нравилось. Даже когда по ТВ-6 прошёл японский мультик «Battle Angel Alita» и её в школе стали дразнить Анимешкой). Так и не смогла Алита узнать, где находится деревня Николаевка, указанная в её свидетельстве о рождении, и где прошли её детские годы. И – нигде и никогда мама не говорила об отце. Все попытки Алиты узнать хоть что-нибудь натыкались на железное мамино «не будем об этом». Только изредка на маму нападали приступы откровенности, обычно после пары-тройки рюмок коньяка или полбутылки вина. Тогда мама садилась рядом с Алитой, обнимала её, гладила по волосам и шептала что-то вроде: «Ты достойна большего, и я тоже», «Они хотели меня обмануть, но ничего не получат», «Мы ещё им покажем» – и далее в том же духе. Алита в эти моменты маму жалела и немножко её стыдилась. Такая мама была, на взгляд Алиты, ещё хуже, чем та обычная – скрытная, целеустремлённая и самоуверенная женщина с железной волей.

К концу школы Алита начала подозревать, что у мамы не всё в порядке с психикой. Она осторожно показала маму знакомой врачихе-психологу, приведя её домой под видом подружки. Ольга – так звали знакомую – на удивление быстро разговорила маму, они втроём сидели на кухне, весело болтали, пили чай, и Алита решила, что беспокойство её излишне. Рано решила – стоило Ольге выйти за порог, мама устроила Алите настоящий допрос с пристрастием, выпытывая такие подробности об Ольге, что Алита совершенно растерялась и даже не знала что думать. Ольга при встрече тоже Алиту не порадовала. «Паранойя, шизофрения, – сказала, как припечатала. – Пора лечить, пока в патологию не переросло. Сколько вы по разным городам мотаетесь? Десять лет? Давно пора». Но как сообщить об этом маме, Алита не представляла.

В Твери они жили уже почти три года, и Алита начала надеяться, что метания по городам и весям, наконец, закончились. Более того, мама как-то обмолвилась, что они уже жили тут раньше, ещё до того, как переехать в Уфу, и Алита внутренне обрадовалась – появлялась надежда выяснить что-нибудь о первых годах Жизни. Алита закончила школу, поступила в институт, у неё появились (хоть и позже, чем у сверстниц) любовные увлечения, вначале несерьёзные, но к середине второго курса она уже вполне осмысленно начала подумывать о замужестве, благо и кандидат в женихи имелся, и даже вроде как не возражал против свадьбы. Короче, жизнь налаживалась, и Алита отгоняла тревожные мысли об очередном мамином заскоке – теперь мама принялась внимательно наблюдать за Алитой и периодически приставать к ней с вопросами, а не приснилось ли ей чего странного. Успокоить её можно было только после четверти часа клятвенных заверений, что ничего более странного, чем может присниться обычному человеку, ей не приснилось, а если и приснится, то маме Алита всё расскажет непременно в то же утро. Тем более что нападало на маму это не так уж часто – пару раз в месяц. А когда мама обзавелась сотовым телефоном и даже начала носить его с собой, Алита совсем успокоилась. Оказалось, что зря.