Алексей Корепанов - Тайна Древнего Лика

Он посмотрел в окно и с удовольствием обнаружил лужайку с качелями и улицу, обсаженную высокими липами. Это была его улица, испещренная легкими тенями, там светило утреннее солнце, шли по своим делам редкие прохожие и торжественно проехал, теребя крышей зеленую листву, знакомый школьный автобус.

Рука его подогнулась, и он упал лицом в подушку и ощутил знакомый запах свежей наволочки. То, что нахлынуло на него, было приятным… желанным… родным…

Он пересилил себя.

Да, задача на ближайшее время была только одна: ждать прибытия других. И значит, пока можно просто плыть по течению. Он с удовольствием бы позавтракал вместе с мамой, и поболтал с ней о том о сем, и послушал бы ее милый голос…

Но в этом-то и таилась главная опасность! Размякнуть, расплыться, утонуть, раствориться, слиться, сплавиться с этим миром — и забыть о том, каких действий от тебя ждут. А в итоге: «Увы, Талбот, вы нам не подходите…»

Роберт Талбот выпрыгнул из постели, отработанными быстрыми движениями натянул на себя джинсы и тонкий свитер, сунул ноги в кроссовки. Вытащил из-под кровати рюкзак, вскинул на спину. Поправил узкий браслет на запястье, оглянулся на дверь. И неслышно ступая, подошел к окну. Открыл его, взобрался на подоконник и мягко соскочил во двор, на лужайку, которая когда-то казалась ему большой-пребольшой… Такой же, наверное, какой теперь казалась другая лужайка в другом городе его трехлетнему сыну.

Сын и жена были в Вашингтоне, а он был здесь, в городе детства…

Он шел по тротуару, то и дело перескакивая через тени от ветвей и совсем не заботясь о том, что подумают о нем прохожие. Впрочем, ничье внимание он, кажется, не привлекал — обычные люди ходили туда-сюда, и ехали в автомобилях, и появлялись из дверей магазинов, и садились в автобус, и покупали сигареты, хот-доги и газеты. И что интересно — нигде он не замечал ни одного знакомого лица. Воздух был теплым, небо безоблачным, и повеяло откуда-то ароматом свежего кофе.

Он остановился было у газетного киоска, но тут же подумал, что у него нет денег — да и зачем ему это?

Но любопытства ради все-таки обратился к отходившему от киоска пожилому мужчине в плотной, не по погоде, вязаной куртке:

— Будьте добры, который час?

Отреагирует ли?

Мужчина отреагировал. С прищуром глянув на браслет, охватывавший запястье Талбота, он подтянул рукав куртки:

— Восемь сорок три. Да, восемь сорок три, если не села батарейка.

— Спасибо.

Разумеется, где-то когда-то он видел этого старика, только образ его, как и образы других сотен и тысяч людей, за ненадобностью давным-давно погрузился на дно памяти…

Пройдя три квартала, Талбот свернул за угол и, миновав двадцатипятиэтажную серую громаду «Пальца великана» — достопримечательности городка, возведенной еще в начале шестидесятых, — оказался напротив входа в городской парк. Парк позаимствовал имя у своего французского собрата: «Люксембургский сад». Талбот никогда не бывал в Париже и не мог сравнить местный оазис с европейским, но подозревал, что тот наверняка будет покруче.

Впрочем, для их провинции парк был очень и очень неплох. Центральный вход находился в вершине почти безупречного равнобедренного треугольника буйной зелени. Две боковые стороны треугольника были ограничены улицами, а основание упиралось в глухую бетонную стену, ограждавшую территорию завода. С которого, собственно, и начиналась полтора столетия назад история города. Отец Роберта работал на этом заводе, и оба деда… И, возможно, он еще встретит здесь отца. Только много ли радости доставит встреча с человеком, бросившим жену с годовалым ребенком на руках?..

Парк был ухоженным, но не чересчур, и не производил впечатления искусственного образования. Он не просматривался насквозь, потому что, кроме деревьев, его заполняли извилистые полосы кустарника, то тут, то там прорезанного тропинками. За кустами скрывались разные нехитрые аттракционы — здесь не было и намека на Диснейленд, — пара-тройка кафе, а по периметру парка тянулась железная дорога, по которой бойко бегал маленький локомотив с полудюжиной открытых вагончиков. В детстве Роберт вместе с приятелями-однолетками не раз устраивал засаду на повороте. Там поезд замедлял ход, и они, выскочив из кустов, облепляли заднюю площадку последнего вагона. А потом, корча рожи приближавшемуся кондуктору, горохом сыпались под невысокий откос и с хохотом и индейским улюлюканьем мчались к озеру, чтобы обкидать шишками какую-нибудь амурничающую парочку на водном велосипеде. Да, в парке было обширное искусственное озеро, и хоть купаться там запрещалось, они умудрялись-таки забраться в воду и от всей души обрызгивали друг друга…

В парке было тихо. Талбот свернул с центральной аллеи и уже довольно долго шел по тропинке, направляясь к озеру, но ему пока никто не встретился. Короткими сериями постукивал среди листвы невидимый дятел, в траве, словно тренируясь, совершали пробежки пышнохвостые белки. Кое-где кусты дугой отступали от тропинки, предоставляя место полянам с обязательным бревном-лавкой, пнями-столиками и пнями-табуретками, и урной в виде пенька поменьше, с удаленной сердцевиной. На одну из таких полян Талбот и променял свою тропинку. Оседлал бревно, широко расставил ноги и уперся ладонями в колени. И принялся бродить неспешным взглядом по стволам и ветвям, постепенно впадая в некое подобие нирваны. Вокруг по-прежнему царила тишина, исключавшая всякую мысль о присутствии здесь кого-либо еще. Поэтому прозвучавший за спиной Талбота негромкий мужской голос оказался полной неожиданностью.

— Доброе утро, мистер Талбот. Я к вашим услугам.

Умение молниеносно и трезво оценивать ситуацию являлось одним из обязательных профессиональных качеств Талбота. Он сразу понял, что в данном случае нет необходимости нырять в сторону, уходя в кувырке с линии огня или делать выпад назад, атакуя противника. Выпрямившись, Талбот неторопливо перенес правую ногу через бревно, развернулся и только потом обратил взгляд на непонятно как очутившегося здесь человека.

В трех шагах от бревна в непринужденной позе стоял коренастый коротковолосый смуглый мужчина, смахивающий на мексиканца. Одет он был в кремовую, с едва заметными желтыми вертикальными полосками рубашку-безрукавку и кремовые же шорты до колен. Такая одежда позволяла видеть обильный черный волосяной покров на тонких, но не худых руках и ногах. Обут был мужчина в какое-то подобие массивных лыжных ботинок, диссонировавших с легкой летней одеждой. Лицо у мужчины тоже было тонкое, словно выточенное из кости, с правильным прямым носом, аккуратными обводами губ и широко расставленными темными доброжелательными глазами. Если Роберт Талбот и видел когда-либо раньше этого человека, то совершенно забыл о такой встрече. Образ «мексиканца» покоился там же, где и образ старика, встретившегося у газетного киоска.