Алексей Корепанов - Тайна Древнего Лика

А ночной спуск по карнизу к подножию Сфинкса… А поездка к лагерю, когда путь освещает лишь одинокий фонарь на шлеме — у ровера не было фар, потому что никакие ночные вояжи программой экспедиции не предусматривались. И опять — багровые всполохи над каменным чудовищем, и вызывающее озноб ужасное ощущение, что за спиной, на равнине, находится не бесчувственная гора, а живой монстр. Да, Марсианский Сфинкс только прикидывался безжизненной каменной громадой, а на самом деле был коварным живым существом, хищником, тысячи лет терпеливо дожидавшимся добычи.

Дожидавшимся — и наконец дождавшимся. Сфинкс пожрал четверых землян, точно так же, как пожрал некогда всех марсиан, и теперь медленно переваривал их в своем зловонном чреве. Так представлялось инженеру.

У него не хватило сил даже на то, чтобы поесть. Он передал сообщение в Хьюстон и уснул прямо в кресле перед рацией, уронив руки на панель и уткнувшись в них лицом, — словно провалился в черный колодец.

Раз за разом повторяющийся сигнал вызова с трудом вытащил его из этого колодца. Еле-еле разлепив глаза и с усилием подняв тяжелую голову, Каталински вышел на прием и выслушал вердикт ЦУПа.

Вердикт был вполне предсказуемым. Инженеру предписывалось, по возможности, довести до конца погрузку и убираться с Марса на орбиту. Не предпринимая больше никаких попыток найти хоть кого-нибудь. Категорически. Улепетывать на «Арго» и ждать там дальнейших указаний. Не возвращаться на Землю, — а ждать.

В ЦУПе еще на что-то надеялись.

— Вас понял, иду спать, — лаконично сообщил Каталински.

Некоторое время он обессиленно полулежал в кресле, глядя на экран внешнего обзора. Вспышки над Сфинксом прекратились. Усеянное звездами чужое небо казалось хрупким, ненадежным, готовым в любой момент рухнуть вниз, рассыпая светила и открывая путь жуткой пустоте.

В этой черной ночи, не так уж далеко от модуля, затаился безжалостный хищник, продолжая переваривать тела Батлера, Флоренс, Торнссона и командира…

Так ничего и не поев, инженер дотащил себя до койки. И рухнул на нее, даже не попытавшись снять комбинезон. В какой-то момент ему стало глубоко безразличным все и вся, включая собственную персону, которая теперь занимала его не больше, чем столкновение двух космических пылинок где-нибудь в созвездии Волопаса…

Впрочем, он отдавал себе отчет в том, что эта апатия могла быть защитной реакцией организма. Своего рода аварийной подушкой безопасности для нервной системы, расшатанной трагическими событиями и непредвиденными физическими нагрузками.

Каталински лежал, ни о чем не думая, и ему продолжала представляться монолитная зловещая громада. А потом он вновь провалился в черный колодец.

Стремительный спуск по наклонной плоскости со скоростью хорошего горнолыжника завершился для Маклайна удачно. Он словно бы влетел в невидимую перину, и некоторое время ощущал самую настоящую космическую невесомость. А потом обнаружил, что лежит на твердой ровной поверхности и по-прежнему держит в руке фонарь, который освещает каменную стену в трех шагах от него.

Он встал на ноги и, медленно повернувшись на месте и в полной тишине описав круг лучом фонаря, получил представление о том, куда его занесло. А точнее, всосало. И тут же попытался связаться с Каталински.

Однако со связью ничего не вышло — инженер молчал. Маклайн несколько раз безрезультатно повторил вызов и приступил к более тщательному изучению окружающей обстановки. Благо, как оказалось, его фонарь не являлся здесь единственным источником освещения.

Он стоял в круглом зале диаметром, пожалуй, раза в три больше цирковой арены. Судя по скорости и времени спуска, зал находился под поверхностью планеты. Все это просторное помещение представляло собой цилиндр с плоским каменным потолком и каменными стенами высотой с пятиэтажный дом. Никаких отверстий нигде не наблюдалось, но это не значило, что входов-выходов из зала действительно нет — ведь он, Эдвард Маклайн, вряд ли попал сюда сквозь толщу камня. Потолок зала светился. Этот свет был довольно слабым, однако его вместе с лучом фонаря вполне хватало для того, чтобы рассмотреть не только верхнюю, но и нижнюю часть цилиндра. Почти все основание зала занимал круг какой-то темной неподвижной маслянистой субстанции, внешне напоминавшей нефть или мазут. От стен ее отделяла кольцеобразная каменная полоса шагов в семь шириной, на которой и стоял сейчас командир «Арго». Воздух был теплым, но не спертым, и от круглого озера не тянуло никаким запахом.

Проверив, на месте ли кобура с пистолетом, Маклайн подошел к краю этого странного озерца и посветил туда фонарем. Потом осмотрелся в поисках какого-нибудь камешка, но ничего не нашел. Тогда он отцепил от пояса шлем и, присев на корточки, прикоснулся им к темной поверхности. Слегка надавил… еще… Поверхность чуть прогибалась и пружинила, и теперь было ясно, что это не мазут и не нефть.

Давить сильнее Маклайн не стал. Он выпрямился, повесил шлем обратно на пояс комбинезона и задал себе самый главный вопрос: что делать дальше?

Он не любил долгих рассуждений и колебаний. Он привык ставить перед собой четкие задачи и искать наилучшие и наикратчайшие пути их решения. Или решать задачи, поставленные другими. Командованием.

Формулирование первоочередной на данный момент задачи не составляло никакого труда: ему нужно было выбраться отсюда. А вот с путями все получалось как раз наоборот: не только наилучших и наикратчайших, но и вообще каких-либо путей Маклайн не видел…

Он стоял в подземном зале и, покусывая губу, сосредоточенно смотрел на противоположную глухую стену, словно надеясь сокрушить ее взглядом. Он не чувствовал ничего, даже отдаленно напоминающего панику, и сердце его билось ровно. Единственное, что он отчетливо ощущал, — это досаду. Досаду на себя за то, что не сумел противостоять затащившей его сюда силе. Ну, и легкий налет сожаления — сожаления о том, что слишком многое не успел сделать в жизни. Не выполнил… Не вернулся… Недолюбил…

Самое страшное, что ожидало его здесь — это бездействие. Бессилие. Ведь не пробьешь голыми руками каменную толщу, и не прогрызешь зубами, и не поможет ни пистолет, ни даже артиллерийское орудие — если бы оно и было у него.

И не дай бог, Лео полезет вслед за ним и тоже влипнет. Пусть выживет хотя бы один… Хотя бы один — из пятерых…

Оставалась еще слабая надежда на это темное непонятное озеро, но Маклайн не хотел торопиться с озером. Потому что никакой другой надежды не было.

Он продолжал стоять в тишине, опустив руку с фонарем, и все так же сверлил взглядом стену — и даже не заметил, в какой момент в зале стало светлее. Подняв голову, он обнаружил, что в потолке словно зажглись несколько невидимых дополнительных источников освещения, так что все окружающее стало достаточно хорошо различимым и без его фонаря. А вновь взглянув на противоположную стену, Маклайн увидел, что на ней появились тени. Черные, глубокие, гораздо темнее камня, резкие тени. Они причудливо извивались, словно исполняли неведомый танец под неслышную музыку… Они замирали на мгновение — то одна, то другая, — и тут же претерпевали очередную метаморфозу… Они метались, складываясь в замысловатые фигуры, и фигуры эти вполне могли быть символами, несущими какую-то информацию, — но Маклайн не в состоянии был разгадать смысл этих символов. Краем глаза он уловил движение у себя под ногами и, опустив голову, увидел, что тени пляшут и на полу вокруг него. Эти тени отбрасывал он сам, но их было целых пять. И каждая из них, повторяя, в общем, хотя и гротескно, контуры его фигуры, жила своей собственной жизнью, извиваясь и перемещаясь по-своему, не так, как любая другая. Да, тени перемещались, сновали по полу и стене, сливались с черной поверхностью озерца, — хотя сам астронавт стоял неподвижно.