Алексей Корепанов - Тайна Древнего Лика

Что будет потом, Торнссон не знал, и не хотел об этом думать. Жить нужно было настоящей минутой, и от этой минуты, возможно, зависело, наступят ли для него другие минуты. Много, почти бесконечно много минут, часов, дней, лет… Или же не суждено ему выйти живым из этого храма?..

Он не шевелился, он прислушивался, он упирался головой в пол, вытянув руки перед собой — и ему вдруг вспомнился зал с мумиями египетских фараонов, на который они с Алексом набрели в недрах Марсианского Сфинкса. Алекс стоял рядом с ним у «витрины», где на каменной платформе смутно белели погребальные ткани и золотились посмертные маски, и вещал в своей обычной манере школьного учителя: «Пирамиды были нужны для перемещения в пространстве. Марсиане об этом знали, и поделились своими знаниями с египетскими жрецами…»

Они с Алексом обнаружили пирамидальное помещение, созданное внутри Сфинкса. Неведомая марсианская машина заработала — и его, Свена Торнссона, перебросило на Землю. А что если у машины есть и реверсивный механизм, обратный ход? Что если отсюда, из этого индейского храма в древнем городе Теотиуакане, он вновь сможет попасть на Марс, и не в прошлое, а в то время, которое буквально четверть часа назад еще было его, Свена Торнссона, настоящим?

Чтобы проверить, так ли это, ему обязательно, во что бы то ни стало нужно было остаться в живых!

Сзади по-прежнему царила тишина. Мысленно неторопливо досчитав до ста — хотя ох, как нелегко давалась ему эта неторопливость! — Торнссон встал и еще раз поклонился солнечному божеству. А потом медленно повернулся к центру зала.

Жрецы кучкой стояли на прежнем месте. В колеблющемся свете факелов было не понять, что именно выражают их медные лица: недоверие? Угрозу? благоговение?

«Иди к ним, — сказал себе пилот. — Проявляй инициативу, налаживай контакт, черт тебя побери! Умеешь же ты девчонок охмурять, попробуй охмурить и этих…»

Он нашарил в кармане батончик «Хуа!», вытащил его и бодрым шагом благодетеля направился к желтым плащам. Внимание пилот сконцентрировал на коренастом индейце с изумрудными птичьими перьями — кажется, именно он был тут главным. Еще издали Торнссон помахал батончиком, показал на свой рот и похлопал себя по животу. Подойдя к коренастому, протянул ему армейскую радость в звездно-полосатой упаковке и внятно сказал:

— Батончик. Вкусно, — и вновь потыкал пальцем в свой приоткрытый рот.

Коренастый, помедлив, принял подношение. В его выпуклых темных глазах с тяжелыми приспущенными веками блестел свет факелов, и никаких эмоций не читалось на сухом, исчерченном глубокими складками лице с давним, судя по всему, шрамом. Жрец осторожно провел пальцем по обертке. Все остальные встали полукругом, рассматривая незнакомую вещицу. Торнссон тут же забрал батончик назад, вновь выругав себя за очередную оплошность.

— Вот так!

Он надорвал обертку, обнажая сам батончик, поднес его ко рту и сделал вид, что собирается откусить. Приложил левую руку к сердцу и вернул батончик коренастому.

Тот раздвинул узкие губы в осторожной полуулыбке, показав желтоватые, крепкие на вид зубы, и тоже поднес батончик к лицу. Только не к губам, а к своему орлиному носу. Шевельнув ноздрями с нефритовыми кружочками, втянул в себя воздух, приподнял густую черную бровь — и спрятал батончик куда-то под плащ.

Наверное, это можно было считать хорошим знаком — жрец не отверг подношение чужака, не выбросил его… хотя и пробовать тоже не стал.

«И я бы не стал, — сказал себе пилот. — Вполне естественная осторожность. Давай, продолжай, не стой столбом. Даже если ты и Столб!»

— Свен, — сказал он, глядя на коренастого, и похлопал себя по груди. — Я Свен. А ты? — он повернул ладонь к своему визави и выжидающе замолчал.

В ответ коренастый произнес какую-то длинную фразу, состоявшую, казалось, из одного-единственного слова. И слово это Торнссон не понял.

Однако сам факт, что на него, кажется, не собирались нападать, сбивать с ног и заламывать руки, придавал ему силы и подталкивал к новым действиям.

Протянув руку к отверстию в потолке, над чашей, пилот произнес:

— Марс.

Потом показал на себя:

— Я…

Помахал руками, как крыльями:

— Прилетел…

Вновь показал на отверстие:

— С Марса. Марс.

Потыкал пальцем в пол:

— Сюда.

И вновь в ответ последовала длинная, с разнообразными скачущими интонациями тирада. И вновь, увы, совершенно непонятная. Закончив ее, коренастый выставил указательный палец с длинным ногтем. На пальце поблескивало широкое, серо-белое с черными пятнами каменное кольцо. У одной из подруг Свена было похожее, она говорила, что это не просто обсидиан, а «снежный обсидиан» — очиститель тела от разного негатива. Коренастый приблизил палец к плоской коробке фонаря на груди пилота.

Это могло быть расценено двояко: и как желание вновь увидеть вспыхивающий свет, несравнимый с тусклыми факелами и неярким костром, — или же как желание стать обладателем удивительного устройства.

«Ах ты, смуглолицый брат мой… — Торнссон был в затруднении. — Хочешь, чтобы я подарил тебе фонарь? А потом тебе приглянутся мои часы, мой комбинезон, мои ботинки… И рация — хотя какой тебе прок от рации? И нож. И зарежешь ты меня этим ножичком, принесешь в жертву своему солнечному богу…»

Наверное, отказывать жрецу все-таки не стоило — вдруг этот отказ будет воспринят как страшное оскорбление? Но, с другой стороны, — не расценят ли согласие расстаться с фонарем как слабость пришельца?

Любой промах мог оказаться роковым — и пилот почувствовал, как на лбу у него выступила испарина. Но нужно было принимать решение — и причем принимать быстро.

Торнссон с юных лет умел быстро принимать решения. За что и уважали его, и считались с ним в родном привокзальном районе Портленда. Видно, была это наследственная черта, перешедшая от далеких предков, от викингов, наводивших страх на Европу. Они зарекомендовали себя решительными парнями, и Столб-Тор гордился своими пращурами.

«А ну-ка, сделаем вид, что поняли тебя именно так: продемонстрируем еще раз работу фонарика. А потом…»

Он уже знал, что скажет потом.

Сдвинув пластинку переключателя, пилот направил световой луч прямо в лицо отпрянувшему жрецу. Обвел стены и потолок — и выключил фонарь.

И вновь перешел на язык жестов, сопровождая их словами.

Ткнул пальцем себя в грудь:

— Я…

Обвел рукой вокруг:

— Здесь…

Выставил указательный палец:

— Один…

Поднял палец к потолку:

— А там…

Замахал руками-крыльями:

— Летают…

Торнссон сжал кулаки и тут же растопырил пальцы обеих рук. Неторопливо проделал это снова. Десять раз в полной тишине и при всеобщем внимании сжались и разжались его кулаки.