Феликс Пальма - Карта неба

Клейтон направился к подобию витрины в углу комнаты, в которой Уэллс различил по меньшей мере дюжину искусственных рук. Здесь были аккуратно разложены протезы из самых различных материалов, хотя преобладали дерево и металл, и если одни старательно воспроизводили потерянную агентом конечность со всем возможным правдоподобием — вероятно, это были те протезы, которые он привинчивал, когда должен был присутствовать на званом ужине или ином торжестве, где рука нужна была ему только для того, чтобы управляться с приборами, держать сигару или, если повезет, сжимать руку женщины, — то другие выглядели смертоносными орудиями: была среди них одна с заостренными пальцами, похожими на стилеты; другая казалась гибридом руки с перечницей, а еще одна парочка представляла собой такие диковинные механизмы, что Уэллс не сумел догадаться, для чего они нужны. Клейтон отвинтил поврежденный протез, аккуратно отставил его в сторонку и стал внимательно разглядывать свою коллекцию искусственных рук, уложенных так, что они опирались на пальцы и потому напоминали безволосых тарантулов, прикидывая, какая больше подходит в нынешней ситуации.

Пока он выбирал, Уэллс рассеянно бродил по необычной выставке, устроенной агентом в этой комнате. На одном из столов, рядом со средневековым бестиарием, украшенным великолепными изображениями грифонов, гарпий, василисков, драконов и прочих фантастических животных, на полях которого Клейтон мелким почерком оставил множество замечаний, он обнаружил доску уийа.

— Не знал, что вы увлекаетесь спиритизмом, агент, — сказал он, поглаживая буквы алфавита, вырезанные на изящной деревянной доске.

— Не стоит слишком удивляться, — ответил Клейтон, не поворачиваясь к нему. — Духи — лучшие осведомители, о каких только может мечтать полиция: они все видят и не требуют платы, хотя иной раз обращаются с какой-нибудь нелепой просьбой относительно того, что не успели доделать на этом свете.

— Понимаю… — осторожно произнес Уэллс, не зная, разыгрывает его агент или говорит всерьез.

После этого он осмотрел с полдюжины непонятных аппаратов, стоявших возле стола. Особенно его привлек тот, что представлял собой помесь граммофона с пишущей машинкой. Аппарат, ощетинившийся шатунами и рычажками, которые торчали из него, как колючки из кактуса, был снабжен четырьмя маленькими колесами и увенчан подобием рога изобилия, сделанного из хромированной меди.

— Что это такое?

— О, это метафон, — сказал агент, бросив на него рассеянный взгляд.

Уэллс ждал, что он что-нибудь еще добавит, но, поскольку продолжения не последовало, ему пришлось задать следующий вопрос:

— И для какого дьявола он нужен?

— Теоретически он служит для того, чтобы записывать голоса и схожие с ними звуки, но, учитывая, что полученные результаты оказались весьма скудными, можно смело сказать, что он ни для чего не нужен. — Клейтон по-прежнему стоял в нерешительности возле своей коллекции протезов. — Я использую его, пытаясь разыскать паренька по имени Оуэн Сперлинг, который пропал прошлой зимой в городке близ Стаффорда. Мать послала его за водой к колодцу, и он не вернулся. Парня пошли искать и с удивлением обнаружили, что его следы на снегу резко обрываются в нескольких метрах от колодца, как будто его унес орел или еще какая-нибудь крупная птица. Обыскали все окрестности, но безрезультатно. Никто не мог взять в толк, что же случилось, тем более что мать все время наблюдала за ним из окна и всего лишь раз отвлеклась на несколько секунд. Паренек в буквальном смысле слова улетучился. Наиболее вероятно, что он перешел в другое измерение и теперь не может вернуться обратно. Надеюсь, метафон поможет мне услышать его и передать ему инструкции, если, конечно, мне когда-нибудь удастся записать что-то помимо щебетанья стаффордских птичек.

— Но почему вы хотите вернуть его? Может, этот ваш Оуэн чувствует себя куда более счастливо в другом мире, когда играет там с пятилапыми собаками? — пошутил писатель.

Агент ничего не ответил и взял наконец один из протезов, довольно точно копировавший человеческую руку и, похоже, не имевший никаких дополнительных приспособлений, которые превращали бы его в оружие, хотя в районе запястья Уэллс приметил что-то, напоминавшее штырь или пружину.

— Наверно, пришло время испытать тебя, старый друг, — прошептал агент, поглаживая протез с грустной улыбкой. — Затем стал осторожно его привинчивать. Закончив, обернулся к писателю и медленно покачал головой. — Я понимаю, что за вашими недомолвками, мистер Уэллс, стоит неверие в подобные вещи, — сказал он. — Я сам десятки раз обнаруживал такую же скептическую гримасу на лице, когда смотрелся в зеркало, но со временем она исчезла. Человек ко всему привыкает, мистер Уэллс, уж вы поверьте мне. И когда вы это примете, когда согласитесь с тем, что не все поддается объяснению в нашем мире, тогда и сможете поверить, что невозможное возможно. Да, тогда вы сможете поверить в магию.

Клейтон немного помолчал, с симпатией поглядывая на писателя, а потом сказал:

— Позвольте, я расскажу вам о том времени, когда я был таким же, как вы, и числился не специальным агентом, а просто агентом Корнелиусом Клейтоном. Еще двенадцать лет назад я был такой же, как все, понимаете? И полагал, что мир таков, какой он есть.

Клейтон произнес последние слова шутливым тоном, но Уэллсу показалось, что голос агента, словно осенний ветер, взметающий палую листву, взбудоражил что-то в его душе, будто то, что он собирался вспомнить, было ему приятно, но одновременно он по-прежнему чувствовал, что его заставили пожертвовать чересчур многими вещами на этом пути, и отказывался подсчитывать накопившиеся потери из боязни, что результат окажется не в пользу решения, которое он принял уже слишком давно, чтобы продолжать узнавать себя в этом молодом мужчине, столь беззаботно определившем его будущее.

— Мой отец был полицейским, и, следуя его примеру, я поступил в Скотленд-Ярд, чтобы бороться с преступностью. Мое усердие вкупе с советами и опекой отца не замедлило воплотиться в превосходный послужной список, который, с учетом моей вызывающей молодости, вскоре начал вызывать восторг у начальства, не упускавшего случая одобрительно похлопать меня по спине. Один из них, старший инспектор Томас Арнольд, вызвал меня к себе в кабинет, когда я еще и двух лет не проработал в Скотленд-Ярде. Кажется, кое-кто очень хочет познакомиться с тобой, сказал он. В кабинете меня поджидал субъект, страннее которого я в жизни не встречал, по крайней мере до того момента.

Это был толстяк лет пятидесяти с энергичными манерами и странной повязкой на правом глазу. Вначале я не мог понять: то ли он потерял его, то ли глаз был спрятан под другим, искусственным, глазом — круглой линзой с рельефными краями, которая крепилась с помощью пересекавшего лоб кожаного ремешка. В середине линзы, которая, похоже, могла регулироваться, располагался маленький кружок, излучавший слабый красноватый свет. Не обращая внимания на мою растерянность, толстяк протянул мне пухлую, но могучую руку, унизанную кольцами с непонятными символами, и представился Энгусом Синклером, капитаном специального подразделения полиции, о котором я никогда не слыхал. Старший инспектор сразу же ушел, оставив меня наедине с этим странным типом, а тот не раздумывая занял его стол и плавным движением руки пригласил меня садиться. Как только я очутился напротив него, он улыбнулся и удовлетворенно пролистал лежавшие на столе бумаги, в которых я сразу признал свое личное дело.