Феликс Пальма - Карта неба

— Не понимаю, — признался писатель, замотав головой.

— Ваше смущение вполне оправданно, мистер Уэллс, но все очень просто. Насколько мне известно, путешественники во времени могут случайно нажать на кнопку, о которой я вам рассказывал, в моменты сильнейшего напряжения. Обычно таким способом они, как правило, и обнаруживают свой… гм… интересный талант. Вы нажали на кнопку во время тревожного сна и переместились в будущее по меньшей мере на четыре часа, потому что появились в комнате, в то время как я притаился у двери, умирая от страха. Затем, таким же случайным образом, вы снова привели в действие механизм, на сей раз переместившись в прошлое, и вернулись в ту же самую постель, после чего продолжали спать, а когда проснулись, то не сознавали, что совершили путешествие во времени, потому что оно происходило, пока вы спали. Но я ручаюсь, что вы его совершили. Как я сказал, оно было вызвано напряжением. Будущим путешественникам во времени, с которыми я встречался, разумеется, не было необходимости переживать крайнее напряжение для того, чтобы отправиться в путь, поскольку они усовершенствовали свою технику путем тренировок и могли перемещаться во времени по своему желанию. В будущем была создана правительственная программа с целью обучить путешественников применять свой талант. К сожалению, у вас нет никого, кто бы научил им пользоваться. На самом деле из всех известных мне путешественников во времени вы самый старый… Но, по сути дела, это логично, ну конечно…

Писатель открыл было рот, чтобы задать сотни вопросов, вертевшихся у него в голове, но это означало бы признать: существуют путешественники во времени и он один из них.

— Я вам не верю, — сказал он.

— Хорошо. — Клейтон пожал плечами, словно ему было совершенно не важно, во что верит или не верит Уэллс. — Вы и не обязаны верить. Ну а я выполнил то, что должен был сделать: ввести вас в курс дела. Причем тайно.

После этих слов агент вышел из комнаты и направился в гостиную. Уэллс следовал за ним, с одной стороны, сбитый с толку признанием Клейтона, — которое превратило его собственное признание о визите в Палату чудес в пустой театральный номер, — с другой, раздраженный высокомерным безразличием агента, но тут ему вспомнился кошмар, приснившийся тогда на ферме. Проснувшись, он ничего не помнил. Единственным, что осталось у него в голове, был голос Клейтона: «Проснитесь, мистер Уэллс, проснитесь». Но Клейтон не приходил в себя еще часа четыре по меньшей мере. Как же тогда он мог слышать его голос? Ему вспомнились слова начальника Клейтона, капитана Синклера: «Внимательно подумайте и сообщите мне о своих выводах, любых, какие только придут вам в голову, даже самых невероятных». Уэллс вздохнул. Оставалось признать, что такая возможность, какой бы невероятной она ни казалась, могла стать объяснением, в том числе единственным… Что там еще говорил этот Синклер? «Иной раз невозможное оказывается единственным решением». Уэллс потер переносицу, стараясь спугнуть головную боль, угнездившуюся где-то за глазами. Ради всего святого, как в такое можно поверить? Он написал «Машину времени» и обнаружил, что может путешествовать во времени. Написал «Войну миров» и теперь вот улепетывает от марсиан. Что дальше — он станет невидимкой?

К счастью, эти мысли, грозившие ему безумием, исчезли, как только он вернулся в гостиную. Там писатель стал свидетелем сцены, к которой не был готов. Если бы ему довелось беседовать с капитаном Синклером, он привел бы ее в качестве примера одной из невероятных возможностей. Но, конечно, и любовь была тем волшебным фоном, на котором может произойти невозможное: втиснутый в кресло миллионер с повязкой на раненом плече, слегка нагнув голову, тянулся к губам девушки, сидевшей в другом кресле с полузакрытыми глазами и ожидавшей прикосновения его губ. Появление Клейтона и Уэллса разрушило сцену. Мюррей резко выпрямился, закашлялся и несколько раздраженно приветствовал их, пытаясь скрыть замешательство; девушка тоже была смущена. Неужели Уэллсу суждено всякий раз мешать их свиданиям? Видимо, такова его месть — сохранить их целомудрие, сберечь невинность?

Не обратив никакого внимания на романтическую сцену, прервавшуюся по его милости, агент взглянул на часы и объявил:

— Скоро рассвет, так что мы с мистером Уэллсом отправимся сейчас в Примроуз-Хилл на поиски его супруги. Думаю, лучше будет пойти через Риджентс-парк.

— М-м-м… совершенно незачем меня сопровождать, Клейтон, — сказал Уэллс, не привыкший вмешивать посторонних в свои дела, тем более сугубо личные.

— Вы шутите? — возмутился агент. — Бог знает, что ждет нас снаружи. Я не позволю вам идти одному.

— Мы все пойдем с тобой, Джордж, — заявил Мюррей и поднялся на ноги. — Правда, Эмма?

— Конечно, мистер Уэллс, — сказала девушка. — Мы все поможем вам отыскать вашу любовь.

Уэллс удивленно смотрел на них. Не часто в жизни ему приходилось сталкиваться с проявлениями такого трогательного и бескорыстного участия, да и сам он, честно говоря, редко к кому так относился. Значит, правда, что в критических ситуациях в человеке проявляется все лучшее, что в нем есть? Нет, сказал он себе, эти чувства не могут быть подлинными. Если немного покопаться, наверняка обнаружишь истинную причину того, почему каждый из его спутников решил пойти с ним, рискуя собственной жизнью. Но что, если они действительно хотят мне помочь? Уэллс оглядел их по очереди. Вот надменный специальный агент Корнелиус Клейтон, готовый защищать своих подопечных ценой собственной жизни. Вот Эмма Харлоу, отважно переносившая все невзгоды, чьи глаза, похоже, сияют еще сильнее, подобно росинкам на лепестках цветов, которые терпеливо ждут, когда солнце заставит их блестеть. Вот, наконец, Гиллиам Мюррей, Властелин времени, человек, которого Уэллс ненавидел больше всех на свете и которого любовь к женщине изменила до такой степени, что он предлагает ему свою помощь. Возможно, он ошибается. Возможно, никому из них на самом деле не важно, найдет он Джейн или нет, но как приятно думать о них иначе.

— Спасибо, — пробормотал он дрожащим от волнения голосом.

В это мгновение специальный агент Корнелиус Клейтон рухнул на пол. Все с тоской смотрели на лежащее возле их ног тело.

— Ненавижу, когда он так делает, — сказал Мюррей.

Заря с раздражающей медлительностью захватывала небо. Растерянный и уязвленный, как пес, которого впервые побил хозяин, из сумерек начал проступать Лондон. Треножники промаршировали по Юстон-роуд, разрушив на своем пути несколько зданий, в том числе домик Клейтона, но, к счастью, его обломки не помешали нашим героям открыть люк. Вокруг них расстилалась неутешительная панорама: многие дома превратились в груды дымящихся головешек, и повсюду лежали перевернутые или разбитые экипажи. И лишь экипаж Мюррея чудесным образом не пострадал, и его лошади услужливо дожидались хозяина на том самом месте, где их привязали. Но по-настоящему понять, что они присутствуют при начале конца, их заставили разбросанные повсюду трупы, которые в основном можно было разделить на две группы: погибшие случайно, включая всех тех, кто был раздавлен обломками, и те, кто погиб от марсианского луча, — эти обугленные куклы, в которых с трудом угадывались человеческие очертания, уже начавшие распадаться под напором ветра. Таких было больше всего, они заполняли все мостовые и тротуары, так что нашим героям приходилось обходить их, пока они шли к экипажу с витиеватой буквой «Г» на дверце, волоча за собой Клейтона, чье тело с большим трудом сумели протащить через люк.