Феликс Пальма - Карта неба

— Боюсь, вы единственные, кто так считает, — продолжал он, не двигаясь с места, — и это логично, учитывая, что у вас только одна точка отсчета — вы сами. Однако Вселенная — место, где обитают многочисленные расы с самыми разнообразными достоинствами, в большинстве своем непостижимыми для вас, и могу вас заверить: в сравнении с ними человеческое воображение не такая уж ценная вещь, чтобы оплакивать его утрату. Вам следует больше путешествовать.

Мы молчали, не зная, что на это ответить, как, впрочем, и того, ожидает ли Посланник какого-либо ответа с нашей стороны. И хотя он по-прежнему держался в тени, я заметил, что оболочка, которую он себе избрал, чтобы расхаживать по земле, принадлежала далеко не здоровяку, а скорее тщедушному человеку. Замухрышке, если называть вещи своими именами. Но что-то в нем не давало мне покоя: его голос казался мне удивительно знакомым.

— Хотя должен признать, что ваше воображение, мистер Уэллс, сильно превосходит средние показатели для людей, — заметил Посланник, адресуясь теперь к писателю. После этого он сделал шаг вперед, попав наконец под свет лампы, и мы смогли увидеть его лицо. — Правильнее будет сказать — наше воображение.

Мы оторопело разглядывали Посланника, как две капли воды походившего на мистера Уэллса. Неожиданно увидеть перед собой его двойника, который, засунув руки в карманы, улыбался той самой довольной и одновременно скептической улыбкой, что была так характерна для писателя, было для нас серьезным испытанием. Но, разумеется, наше замешательство не шло ни в какое сравнение с тем, что испытал настоящий Уэллс. Неподвижный как статуя, писатель молча, с бледным перекошенным лицом взирал на свою копию. Как понимает читатель, его растерянность была абсолютно оправданной, ведь он увидел самого себя без посредства зеркала и под таким углом, какой зеркалу совершенно недоступен. Впервые в жизни он увидел себя со стороны, точно так, как видели его остальные. В общем, он увидел себя так, как никому еще никогда не удавалось себя увидеть. Реакция писателя заставила его двойника рассмеяться.

— Полагаю, вы не ожидали, что я предстану перед вами в облике мистера Уэллса, поскольку он пока что жив. — Посланник насмешливо вгляделся в наши растерянные лица. — Для меня тоже стала сюрпризом весть о том, что человек, чью внешность я на время одолжил, желает меня видеть, и вот я прибыл сюда, в наше скромное убежище. — Посланник пригладил свои усики, как это иногда делал настоящий Уэллс, и расплылся в довольной улыбке. — Впрочем, не хотел бы умалять чужие заслуги, называя скромным убежищем эту сеть туннелей, параллельных обычным коллекторам, что с несравненным мастерством были построены нашими братьями, проникшими в ряды инженеров и рабочих той эпохи. Этот потаенный мир скрыт за другим подземным миром, расстилающимся под ногами у Лондона. Как если бы ваша замечательная Алиса последовала за кроликом дважды… Одно зеркало позади другого, вам не кажется? По-моему, вы, люди, весьма склонны находить прекрасными такого рода идеи и образы.

Уэллс продолжал смотреть на него с искаженным лицом. Казалось, он близок к обмороку.

— Как?.. — наконец выдавил он из себя.

Этот вопрос, похоже, растрогал его двойника.

— О, простите мою невежливость, мистер Уэллс. Наверное, вам хочется узнать, как мне удалось сделать вашу копию, — произнес он и вновь пригладил усики. — Хорошо. Позвольте, я просвещу вас на сей счет. Вы ведь уже поняли: мы способны принимать различные формы живых существ. И только смерть может показать нас такими, каковы мы на самом деле. Да, только смерть срывает с нас маску, и потому наши предки решили соорудить отдельное кладбище здесь, внизу. Чтобы превращение осуществилось, нам достаточно располагать всего лишь одной капелькой вашей крови. Этого нам хватает. Заполучив ее, мы обычно избавляемся от донора. Здесь мы педантичны. Мы не хотим выдать себя внезапным появлением на свете подозрительных близнецов.

— Боже мой… — прошептала Эмма. — И дети, они тоже?..

— Разумеется, мисс, — учтиво ответил Посланник. — Хотя это не самая удобная форма для нас: детское тело не сулит больших преимуществ, но иногда у нас просто не было другого выхода, и приходилось дублировать детей. Да, оригиналы, естественно, мертвы. Правда, родители никогда не оплакивали потерю, потому что не подозревали о ней. Разве что иной раз им казалось, что их дети вдруг стали гораздо умнее или что их стало труднее контролировать… — Посланник засмеялся знакомым смешком писателя, только, пожалуй, в более мрачной версии. — Однако мистер Уэллс дал мне свою кровь, хотя я об этом не просил и не сумел его впоследствии убить. Вот почему сейчас два Герберта Джорджа Уэллса находятся в этом недостойном его месте.

— Он дал вам кровь? — воскликнул Мюррей. — Но каким, к дьяволу, образом он это сделал?

— Воспользуюсь понятием, которое существует только у вашей расы: случайно, — ответил Посланник, презрительно взглянув на миллионера. После чего вновь переключил свое внимание на писателя. — Но, как я уже объяснил, в остальной Вселенной понятия случайности не существует. Таким образом, с более возвышенной точки зрения, мы могли бы сказать, что вы дали мне свою кровь, мистер Уэллс, потому что должны были ее дать. Потому что так было суждено, если прибегнуть к одному из самых распространенных ваших выражений.

— Перестаньте философствовать и объясните, как я это сделал, — резко потребовал Уэллс, неожиданно выйдя из задумчивости.

— А вы не знаете? — Его двойник вздохнул и покачал головой, изображая то ли разочарование, то ли пробудившийся интерес. — Конечно, не знаете. Возможно, вам поможет такой факт: я прибыл на вашу планету почти семьдесят лет назад, но последние восемнадцать лет провел в тесном саркофаге Музея естествознания.

— Я так и знал! Он не был мертв! — воскликнул Клейтон и, воспользовавшись случаем, встал напротив Посланника. — Наши ученые ошиблись. Но как вы это сделали? Как проснулись?

Посланник приподнял брови, удивленный таким внезапным напором, но тут же на его губах вновь заиграла холодная улыбка.

— Как раз это я и собирался вам рассказать, — заметил он, в то время как Клейтон старательно прятал свою металлическую руку за спину, чтобы его собеседник не обратил на нее внимания. — Разумеется, я не был мертв, как это только что признал наш проницательный агент. Я находился в состоянии, похожем на то, что вам известно под названием спячки. Меня привезли в Лондон в глыбе льда из Антарктиды, где потерпел аварию мой летательный аппарат, и сочли мертвым, но мне нужна была всего лишь капля крови, чтобы снова восстать к жизни. И мистеру Уэллсу было угодно поделиться ею со мной. Должно быть, на теле у него была открытая ранка, которая каким-то образом соприкоснулась с моим телом… Как бы то ни было, этого оказалось более чем достаточно. В результате я смог начать известное вам вторжение. Вторжение, которое, не случись так некстати авария, началось бы гораздо раньше. — Он взглянул на писателя с наигранной жалостью. — Да, мистер Уэллс, благодаря вам я сумел продолжить миссию, которая привела меня на вашу планету, но я не единственный, кто должен вас поблагодарить. Весь наш народ должен воздать вам по заслугам, и прежде всего братья, которые жили на Земле на протяжении всех этих столетий. Начиная с шестнадцатого века, если быть точным, когда сюда прибыли первые добровольцы — им было поручено взять Землю под охрану и оценить ее как будущее пристанище нашей расы. Это рискованная и зачастую весьма неблагодарная миссия, поскольку мои братья умирают. — Он сделал театральный жест, изображавший скорбь. — Да, избыток кислорода в вашей атмосфере губителен для нашей расы, и потому Земля никогда не рассматривалась как возможное наше прибежище. Но планет с оптимальными условиями уже не осталось, и мы должны удовлетвориться колонизацией тех миров, которые могут быть приспособлены для будущего обитания. После соответствующих преобразований ваша планета послужит пристанищем не одному поколению. Для этого я и прибыл — чтобы организовать захват Земли и подготовить ее к прибытию нашей расы. Если бы не ваш бескорыстный поступок, мистер Уэллс, я бы не проснулся вовремя, и наша колония на вашей планете через одно-два поколения исчезла бы. Вот видите, Земля продолжала бы жить до тех пор, пока сама бы не разрушилась.