Феликс Пальма - Карта неба

Но хотя все шло как надо, хотя каждая вещь, насколько помнил Уэллс, была строго на своем месте, его не покидало неприятное ощущение где-то под ложечкой. Он чувствовал: во всем этом было что-то неправильное, какая-то деталь была все-таки не на месте, вот только неизвестно какая. Он вновь оглядел все вокруг, на этот раз особенно внимательно, силясь обнаружить аномалию: люди толпились вокруг цилиндра, Эмма смотрела на него издалека, нервно вращая зонтик, агент Клейтон пробирался сквозь толпу, чтобы поговорить с капитаном полиции, как делал это и в прошлый раз, а его двойник смирно стоял на своем месте, иронически глядя на цилиндр, и его клетчатый костюм переливался на утреннем солнце… Стоп! — сказал он вдруг себе, вздрогнув от страха. Так вот в чем дело! Вот что не вписывалось в общую картину: костюм, клетчатый костюм его близнеца! Уэллс вспомнил, как увидел этот костюм в витрине портняжной мастерской, где имел обыкновение покупать себе вещи, и как после долгих раздумий, стараясь понять, элегантно будет он выглядеть благодаря столь смелому рисунку или нелепо, решил играть наверняка и приобрести темно-коричневую тройку, похожую на его прежние костюмы, которая не нарушила гармоничного сосуществования, сложившегося в его платяном шкафу, и которую он как раз сегодня и обновил… Однако его близнец купил кричащий костюм в клетку, показав себя большим смельчаком, чем он, его оригинал, да еще имел наглость явиться в нем сюда. Уэллс был смущен этим небольшим проявлением непокорности со стороны двойника — тот позволил себе импровизировать, вместо того чтобы придерживаться своей роли. Тут писатель заметил шрам, украшавший челюсть двойника, это была еще одна аномалия, которой он вначале не придал значения. И эти мелкие изменения, ничего, по сути, не решавшие, напугали Уэллса, ибо свидетельствовали о том, что это не его реальность. Нет, не его. Несмотря на громадную схожесть, отдельные детали не совпадали. Он обнаружил два отличия, но наверняка их было гораздо больше. Следя за самим собой, он обращал внимание на ключевые факты, но упустил из виду мелочи, такие как шрам на подбородке и крикливый клетчатый костюм, которые, казалось, нашептывали ему на ухо, что он попал не в свою вселенную.

Но разве такое возможно? Уэллс переместился во времени в 1829 год, произвел там довольно существенные действия, а затем перепрыгнул в 1865 год, предшествующий году его рождения, чтобы очутиться в мире, который он сам видоизменил. Однако единственными изменениями должны были стать, очевидно, перемены, вытекающие из уничтожения монстра, но ему не верилось, что покупка его двойником костюма в клетку принадлежала к их числу. Это всего лишь должно было означать, что по какой-то непонятной ему причине он не вернулся в ту временную точку, откуда начал свой путь. Он возвратился в другую реальность, похожую на прежнюю, но не идентичную ей. Уэллс тряхнул головой, стараясь преодолеть замешательство, и увидел, что агент Клейтон уже вернулся к его двойнику. Собственные выводы поразили писателя. Но, кажется, он в конце концов нащупал истину. А если прыжки во времени осуществлялись вовсе не вдоль одной и той же временной линии? А если то, что он называл параллельными вселенными, не возникало с каждым произведенным изменением, а было создано заранее? Писатель представил себе Вселенную, состоящую из бесконечных реальностей, которые наложены одна на другую как слоеный пирог, чьи слои в зависимости от близости или удаленности от соседних отличаются от них либо совсем незначительными деталями вроде клетчатого костюма, либо весьма существенно, как уничтожение инопланетянина. Да, существовали миры, где еще не изобрели паровую машину или не отменили рабство, где слыхом не слыхивали об эпидемии холеры, где Шелли не погиб при крушении «Дон Жуана», а Дарвин, напротив, утонул вместе с «Биглем», или же просто-напросто Джек Потрошитель убил Мэри Келли не 7 ноября, а двумя днями позже. Возможности были неисчерпаемы. И во всех этих мирах у него обнаруживался двойник: существовал Уэллс, почти неотличимый от него, но страдавший аллергией на устриц, и Уэллс, который был не писателем, а профессором, и еще другой Уэллс, написавший все невыносимые романы Генри Джеймса, и, разумеется, Уэллс, не наделенный способностью путешествовать во времени… Существовали сотни, тысячи, бесконечное число Уэллсов, разбросанных по бесконечной же Вселенной. И он мог перепрыгивать из одной реальности в другую, потому что обладал таким… талантом? Или недугом? А может, вернее было бы назвать это проклятием? Не важно. Как ни называй это качество, оно действительно позволяло ему перемещаться из одного мира в другой, а потому он путешествовал не в свое, а в иное прошлое — прошлое другой вселенной. Но и там Посланник тоже потерпел аварию в Антарктиде, а «Аннаван» застрял во льдах — потому что существовали тысячи реальностей, в которых эти события отсутствовали, — прошлое, в целом идентичное его прошлому, за исключением какой-нибудь детали, настолько крошечной, что он даже не заметил, что переместился в другую реальность. А затем, уничтожив Посланника, он отправился в другое параллельное будущее, в будущее вселенной, где его близнец демонстрировал такую смелость в выборе одежды, какой он никогда за собой не знал.

А вдруг в этой вселенной Посланника вообще никто не убивал? Он со страхом уставился на цилиндр, надеясь, что внутри него все-таки не сидит настоящий марсианин. Это было бы слишком.

Но тут крышка цилиндра начала вращаться. Впереди, в первом ряду, его близнец и агент прервали разговор и впились глазами в цилиндр. Насколько Уэллс помнил, Клейтон должен был сообщить его близнецу, что не пройдет и часа, как цилиндр будет окружен армейскими частями, а тот в ответ пытался убедить агента, что в этом нет надобности. Неужели все это повторится? Уэллс увидел, что крышка цилиндра вывинтилась до конца и со звоном упала сбоку. Сердце у него бешено забилось, и он приготовился к смерти от теплового луча.

В течение нескольких секунд ничего не происходило. А потом из цилиндра вырвалось что-то похожее на бенгальский огонь, взмыв в утреннее небо, с треском взорвалось, и в воздухе расцвел красный цветок. Почти сразу же за первым залпом последовал второй, потом еще и еще один, и небо превратилось в сад из светящихся пальм, роз и вьюнков. Уэллс ошарашенно смотрел ввысь, пока до него не дошло, что марсианский цилиндр запустил фейерверк, и тотчас из цилиндра выпорхнула стая экзотических птиц, разноцветным облаком промелькнула над головами и разлетелась в разные стороны, словно в Троицын день, отмечаемый на языческий лад. Затем послышалась веселая музыка, и публика вначале подумала, что звуки доносятся тоже из цилиндра, пока мелодия не зазвучала громче, заставив всех одновременно повернуть головы к ближним деревьям, из-за которых появился оркестр. Музыканты в ярких нарядных пиджаках парадным шагом двигались по лугу, извлекая из своих труб, барабанов и тарелок веселые ноты. А за ними, ко всеобщему удивлению, следовала дюжина лошадей, и на их спинах балансировали прекрасные танцовщицы. И в тот же самый момент, не давая передышки зрителям, из чрева цилиндра выскочили факиры и принялись изрыгать из себя огненные шары.