Феликс Пальма - Карта неба

Уэллс недовольно отодвинулся от него. Все это казалось ему непристойным и ненужным. И не верилось, что происходит на самом деле, что он заперт вместе с Мюрреем, который в совершенно детских выражениях рассказывает ему о своей любви, в то время как снаружи кто-то или что-то уничтожает невинных людей, следуя сюжету его романа. И тогда, с некоторым смущением слушая жалобы миллионера и его нелепую оду любви, Уэллс понял, что не может больше упорствовать в отрицании очевидного: Мюррей не имел никакого отношения к нашествию. То, что цилиндр преспокойно выстрелил по многим свидетелям, и прежде всего по девушке, в которую Мюррей был влюблен, служило почти неопровержимым доказательством его невиновности. И к удивлению Уэллса, его нежданно-негаданно захлестнула волна жалости. Жалости! Да, жалости к Гиллиаму Мюррею! Ибо ему предстояло не только защищаться от ложных обвинений, но в какой-то момент признать в присутствии своей возлюбленной, что он потерпел поражение и недостоин ее любви. Более того, по тому, как развивались события, казалось, что миллионер обречен в компании этой девушки пережить одну из тех печальных ситуаций, в которых, хочешь ты того или нет, ты в конце концов показываешь себя либо героем, либо трусом. И это будет для него самым неудобным и неприятным, ибо для Эммы он останется единственным виновником того, что ей придется бежать, спасая свою жизнь, вдали от родины, вместе с шустрым обладателем механической руки и писателем, автором развлекательных романов, в том числе и «Войны миров». Да, логично было испытывать жалость к Мюррею. Но и к девушке тоже, подумалось ему. И даже к себе самому. Из-за нелепой и прискорбной истории, в которую он угодил против своей воли. Но главным образом из-за того, что он не способен испытывать по отношению к Джейн ничего, кроме обычной здоровой тревоги, весьма далекой от отчаяния, приводящего в неистовство Мюррея.

Джейн, его Джейн. Угрожает ли ей опасность? Он этого не знал, но пока предпочитал воображать ее целой и невредимой в Лондоне, в доме Гарфилдов, которые наверняка, если известие о том, что произошло в Хорселле, уже докатилось до столицы, сейчас стараются успокоить ее, уверяя, что с ним все в порядке. Он вздохнул. Сейчас не время предаваться сомнениям. Его жизнь в опасности, и он должен направить всю свою энергию на то, чтобы выяснить, что же, черт возьми, происходит, а главное, найти способ оставаться в живых, пока не станет ясно, что погибнет все человечество и выжить в таких условиях — самое худшее, что только может быть.

— Хорошо, Гиллиам, — сказал он с нарочитым спокойствием. — Согласимся, что ты не имеешь никакого отношения к вторжению. Но кто же тогда стоит за ним? Германия?

Миллионер удивленно взглянул на него.

— Германия? Может быть… — ответил он после паузы, стараясь говорить твердо. — Но мне трудно поверить, чтобы какая-то страна располагала столь изощренной техникой, позволившей изобрести смертоносные лучи, которые нас чуть не убили.

— Ты так считаешь? А я не вижу, почему бы что-нибудь в таком духе не могло быть втихомолку разработано…

— Возможно… — сказал миллионер, по-видимому вновь обретавший душевное равновесие. — Одно несомненно, Джордж: они копируют сюжет твоего романа.

Да, это несомненно, подумал писатель. Все происходило примерно так, как он написал. Тогда следующим шагом должно было стать создание летающих машин в форме скатов, которые будут совершать облет территории в направлении Лондона, готовые оставить после себя одни развалины. Быть может, в этот самый миг над разоренными пастбищами Хорселла раздается не слышный никому, но неутомимый стук молотков, сопровождающий их постройку. Но пока, заключил про себя писатель, невозможно выяснить, кто ответствен за происходящее. И поскольку ни один марсианин до сих пор не высунул свою студенистую голову из цилиндра, можно утверждать лишь то, что они столкнулись с некими смертоносными машинами, которыми мог управлять кто угодно и даже вообще никто, внезапно решил он, задумавшись, нельзя ли приводить в действие эти штуки на расстоянии, с помощью какого-либо сигнала или чего-то в этом роде. Уэллс удивился, что не испытывает ни малейшего страха, хотя и подозревал, что его демонстративное хладнокровие объясняется тем, что он пока не уяснил для себя, чего именно они должны бояться. Нужно еще посмотреть, сохранит ли он спокойствие, когда атакующие сделают второй ход на доске и все обретет некий смысл. Только тогда выяснится, кто он на самом деле: герой или трус.

В это мгновение они услышали громкие возбужденные голоса, доносившиеся снаружи, и повернулись к окошку, но не смогли ничего разобрать. Однако, судя по всему, на станции, которая до сих пор была погружена в пугающую тишину, начался переполох. Похоже, люди метались по перрону, и, хотя их крики пока еще нельзя было назвать паническими, было очевидно: снаружи происходит что-то странное. В последующие минуты сумятица нарастала: было слышно, как со скрежетом то здесь, то там запираются двери, как падают наземь какие-то предметы, как волокут по земле тюки и узлы и как время от времени кто-то лающим голосом отдает невразумительные приказания или отчаянно проклинает все на свете. Уэллс и Мюррей уже начали нервничать, но тут дверь их импровизированной камеры отворилась, и они увидели агента Клейтона и мисс Харлоу, чей взволнованный вид не предвещал ничего хорошего.

— Рад видеть вас целыми и невредимыми, — с язвительной улыбкой проговорил агент и быстро захлопнул за собой дверь, словно доносившийся снаружи шум был чем-то постыдным. — А я принес вам две новости: одну хорошую, другую плохую.

Узники выжидающе смотрели на него.

— Хорошая — это то, что организаторы всей этой катавасии, оказывается, не столь ярые поклонники вашего романа, как мы думали, мистер Уэллс, — сообщил Клейтон, глядя на писателя с преувеличенным любопытством. — Похоже, марсиане не стали строить летательных машин в форме ската, чтобы атаковать нас с воздуха. Помнится, вы объясняли в своем романе, что они летали благодаря лучам, создающим магнитный поток над землей…

— Да-да, продолжайте, — попросил Уэллс.

— Так вот, в любом случае это по-настоящему хитроумное изобретение, — пробормотал агент как бы для себя, после чего резко продолжил: — но похоже, что пока оно для них недоступно, потому что так называемые марсиане перемещаются по земле.

— Они ходят? — изумился писатель.

— Именно так. По сообщениям моих информаторов, у этих треклятых существ выросли ноги… Да, длинные и тонкие ноги, как у болотных птиц, высотой около двадцати метров… Во время движения они сметают с лица земли деревья, фермы и все, что встречают на своем пути, не переставая направлять смертоносные лучи на обезумевшую от страха толпу. — Агент говорил с досадными остановками, державшими всех в напряжении, и Уэллс понял: сообщая им о происходящем, Клейтон сам пытается осознать то, что говорит. — Поэтому сходство между началом вашего романа и началом вторжения можно, по-видимому, считать случайностью, не знаю… — Он сделал еще одну неожиданную паузу, во время которой его губы то сжимались, то разжимались, как бы в унисон с его мыслями, а затем вновь быстро заговорил: — Дело в том, что сейчас события развиваются совершенно не так, как у вас, мистер Уэллс, и это снимает все подозрения относительно вашего в них участия.