Кордвейнер Смит - Планета Шеол

В ту ночь в коридорах не смолкала музыка. Квазилюди пели от счастья, казалось бы, без всякой видимой причины.

В ту ночь К’мель плясала танец дикой кошки для очередного клиента, а вернувшись домой, стала на колени перед портретом отца и возблагодарила О’теликели за то, что сделал Джестокост. Вся эта история стала известна лишь следующим поколениям. К тому времени, когда власти, знавшие Джестокоста и не знавшие О’теликели, согласились вступить в переговоры с представителями квазилюдей, К’мель уже давно умерла.

Но она прожила хорошую долгую жизнь. Когда К‘мель стала слишком стара, чтобы быть гейшей, она открыла маленький ресторан, быстро прославившийся своей кухней. Однажды Джестокост навестил ее. В конце обеда он вдруг сказал:

— В коридорах поют глупую песенку. Из людей ее слышал только я.

— Я не интересуюсь уличными песнями.

— Она называется — «То, что сделала она».

К’мель залилась краской до воротничка модной блузки — она была теперь зажиточной женщиной. Ресторан с лихвой окупал себя.

— Действительно, глупость.

— Там говорится, что ты любила гоминида…

— Нет. Это неправда.

Ее вспыхнувшие зеленые кошачьи глаза были так же прекрасны, как и прежде. Она снова была рыжей ведьмой, которую он знал когда-то.

— Я не любила его. Это нельзя так назвать… Я любила только тебя.

— Но в песенке говорится, — настаивал Джестокост, — что это был гоминид. Принц ван де Шеменринг.

— Кто это?

— Тот силач.

— Ах да! Я забыла его.

Джестокост встал из-за стола:

— Ты прожила хорошую жизнь, К’мель. Ты была женщиной, заговорщицей, лидером. Ты хоть помнишь, сколько у тебя детей?

— Семьдесят три, — прошипела она. — То, что мы рожаем помногу, еще не значит, что мы не знаем своих детей.

Веселое настроение оставило Джестокоста, Его лицо стало серьезным, голос потеплел:

— Прости, К’мель, я не хотел обидеть тебя.

Он не знал, что после его ухода она вышла на кухню и расплакалась. Потому что с первой их встречи безнадежно любила его.

И после ее смерти ему казалось, что он еще долго встречал ее в коридорах и шахтах Террапорта. Ее праправнучки были похожи на нее, как две капли воды, и многие из них стали известными гейшами. Все они считали его своим крестным отцом. Он часто удивлялся, когда очаровательные юные девушки посылали ему нежные поцелуи.

Ведь они больше не были рабами. Они были гражданами, и закон защищал их имущество, жизнь и права.

Джестокост был счастлив. Его политическая страсть пришла к счастливому завершению. Всю свою жизнь он был влюблен, пылко влюблен…

В леди Справедливость.

Наконец пришел и его смертный час. Он знал, что умирает, и не жалел ни о чем. Сотни лет назад у него была жена, он любил ее. Его потомки давно слились для нею со всем человечеством.

Но он хотел знать одну вещь, и позвал безымянного, который находился там, под землей. Он звал всей силой своего мозга, пока не понял, что услышан.

— Я помог твоему народу.

— Да, — прозвучал тихий шепот в его мозгу.

— Я умираю. Я хочу знать. Она любила меня?

— Она ушла без тебя — потому что она тебя любила. Она не хотела связывать тебя. Ее любовь была сильна. Сильнее смерти, сильнее жизни, сильнее времени. Вы никогда не расстанетесь. Никогда!..

— … Пока есть память людская, — добавил голос после паузы и умолк.

Джестокост откинулся на подушки и стал ждать заката.

Они стояли, обдуваемые нежным ветерком. Время от времени Маду извечным женским жестом поправляла свою серебристую короткую юбочку или такую же блузку без рукавов. Но ей не было холодно. Ее одежда вполне соответствовала мягкому климату Ксанаду.

Она думала:

«Хотела бы я знать, что ему нравится, этому Повелителю Содействия. Стар он или молод, белокурый или шатен, мудрый или безрассудный».

Она не думала, красив он или безобразен, ибо все жители Ксанаду отличались физическим совершенством, а Маду была еще слишком молода, чтобы встретить кого-либо другого.

Стоящий рядом с ней Лэри не думал о Повелителе Пространства. Перед его взором снова проходила видеозапись танцев, сложные па и чудесное безумие движений группы, блиставшей много лет тому назад на Прародине Человечества, группы, называвшейся «Баул-шоу».

«Когда-нибудь, — подумал он, — о, возможно, когда-нибудь я смогу танцевать как они…»

Куат же думал:

«Почему они считают, что их обманывают? Повелитель появится здесь, на Ксанаду, впервые за время моего правления планетой. Герой битвы у Стайрон-ІѴ. Ну, она разразилась много месяцев тому назад… И если он действительно был ранен, у него оставалась масса времени, чтобы поправить свое здоровье. Нет, здесь что-то не так… они что-то знают или подозревают… Ну, мы найдем, чем его занять. К его услугам будут все виды развлечений, имеющиеся на Ксанаду — и особенно Маду. Нет, он не сможет пожаловаться, в противном же случае вынужден будет сбросить маску…»

По мере приближения орнитоптера, надвигалась и их судьба.

Он не знал, что станет их судьбой; он не собирался быть их судьбой и их судьба еще не была предрешена. Пассажир в снижающемся орнитоптере попытался усилием разума постичь это место, ощутить его. Это было тяжело, ужасно тяжело… казалось, между его разумом и разумом тех, кого он пытался понять, лежит толстая, подобная облаку, пелена. Не был ли причиной этого он сам, его мозг, не восстановившийся после войны? Или это было нечто большее, атмосфера планеты, которая сдерживала или мешала телепатии?

Повелитель Пермасвари покачал головой. Он сомневался в себе, был в растерянности. Время битвы… время, оставляющее рубцы на оболочке мозга, зондирование Машин Страха… Насколько они повредили его мозг? Ну что же, возможно, здесь, на Ксанаду, он сможет отдохнуть и забыться.

Выйдя из орнитоптера, Повелитель Пермасвари впал в замешательство. Он знал, что на Ксанаду нет солнца, но явно не ожидал встретить мягкий, не дающий тени свет, который окутал его.

Две одинаковые луны висели, казалось, совсем рядом, их свет отражался миллионами зеркал. Чуть далее растянулись на многие ли белые песчаные пляжи, оканчивающиеся известковыми утесами, у подножия которых пенилось черное море. Черный, белый, серебристый — таковы были цвета Ксанаду.

Куат быстро подошел к нему. Его опасения быстро исчезали при виде Повелителя Пространства. Гость явно выглядел больным и растерянным, и, соответственно, дружелюбие Куата возросло без каких-либо усилий с его стороны.