Виктор Баженов - Царский сплетник. (Трилогия)

— А кто же твой офис охранять будет? — удивился Николай.

— Да кто без нашего ведома сюда залезть посмеет? — отмахнулся Виталик. — Завтра народ из Заовражной низменности подойдет, тогда на все дела людей хватит. Все, по коням!

Соловей-разбойник услужливо распахнул перед царским сплетником дверь и аккуратно закрыл ее за спиной юноши, как только Виталик переступил порог офиса Кощея. Нахохлившийся бессмертный злодей сидел за столом в бобровой шубе, опустив босые волосатые ноги в тазик с горячей водой. Рядом суетился Тугарин Змей, раздувая пузатый самовар. Кощей поболтал ногами в тазике.

— Остыла. Подогрей.

Тугарин Змей, не прекращая работы, вывернул голову и пыхнул огнем на газик. Вода в тазике забурлила.

— Идиот! — взвизгнул бессмертный злодей, так энергично взметнув красные, распаренные ножки вверх, что пятки оказались над столом.

— Сам же сказал: подогрей, — хмуро буркнул Тугарин Змей.

— Так не вместе же с ногами, тупица! Пшел вон!

Тугарин Змей поспешил покинуть помещение.

— Вот видишь, с кем работать приходится? — пожаловался Кощей Виталику, опуская ноги. Пощупал пятками воду и осторожно погрузил их в тазик. — Ух, хороша! В самый раз водичка дозрела. Ну ты чего в дверях-то застыл? Проходи, садись. Я тебя тут с обеда жду. Разговор есть.

Царский сплетник подошел к столу и сел напротив бессмертного злодея.

— Никак захворал? — сочувственно спросил юноша.

— Ревматизьма замучила, — горестно вздохнул Кощей. — Болею. Старость не радость. Не желаешь принять на грудь за здравие? — кивнул он на пузырь анисовой, одиноко стоящий на столе в окружении закуски.

— Нет уж, — замотал головой парень. — Если так и дальше будет продолжаться за здравие, то скоро все будут пить за упокой. Персонально мой упокой. Так что я в завязке. Чего звал-то, дедуль?

— Правильное слово нашел, уважительное: дедуля! Старость надо уважать, прислушиваться к ней. А то ведь молодежь нынче така-ая пошла, — покачал головой бессмертный злодей. — Глупая, нахрапистая, все бегом куда-то несется. По сторонам не смотрит, локтями всех расталкивает. А все почему? Жизни вы еще, молодые, не знаете. Вам все побыстрее да послаще подавай.

Меньше всего Виталику сейчас хотелось слушать старческое брюзжание Кощея.

— Я так понимаю, ты хочешь узнать: как у нас идут дела с подготовкой Библии к печати? Отвечаю: работа идет полным ходом. Все кипит, бурлит и парится. Кстати, относительно древних фолиантов всяких могу дать наводку. Загляни к немецкому послу, он тебя облагодетельствует. Большие деньги на этом деле срубить можно. Но чтоб потом мне мой процент за наводку отстегнул.

— Ну вот, — расстроился Кощей, — я ему про Фому, а он мне по Ерему. К Вилли я, конечно, зайду, но кому я только что внушал, что торопитесь вы слишком, молодежь?

— Слушай, дедуль, ну некогда мне твои загадки разгадывать, — нетерпеливо сказал юноша. — Давай сразу к делу, а?

— К делу, говоришь? Ну давай к делу.

Тазик отлетел в сторону, разбрызгивая по полу кипяток. С плеч бессмертного злодея соскользнула шуба, а сам он начал медленно приподниматься из-за стола, наливаясь яростью и мощью.

— Ты, козел, что творишь? — прошипел Кощей, упираясь кулаками в стол.

У Виталика прошел мороз по коже. Нет, он не испугался бессмертного злодея… ну, может быть, совсем чуть-чуть, совсем капельку — мороз по коже у него пошел не по этой причине. Царскому сплетнику вдруг стало жутко холодно, а изо рта вместе с дыханием начали вырываться клубы пара. Оторопевший юноша перевел взгляд на тазик и увидел, что вода в нем замерзла. Затрещали окна, покрываясь изморозью.

Царский сплетник от неожиданности нервно икнул. Только сейчас до него по-настоящему дошло, что он имеет дело не с простым криминальным авторитетом Великореченска, а с древним славянским богом, только что прикидывавшимся этаким добродушным дедушкой. И бог этот уже мало походил на хрестоматийного Кощея Бессмертного из детских сказок. На голове его поблескивали инеем седые волосы, лицо украшала пышная белоснежная борода и усы. На этом белом фоне ярко выделялся красный, как у заправского алкоголика, нос-картошка. Довершали картину злые, налитые яростью глаза древнего бога, ледяными буравчиками сверлящие Виталика из-под седых бровей.

— Ты за каким хреном на шемахана сегодня на базаре наехал? — прошипел Кощей. — Тебе что, царь-батюшка с попами мало денежек отсыпали? Решил еще с приезжих бабла по-легкому срубить? Зачем мирного торговца прилюдно унизил? Отвечай!

— Надо было, — хмуро буркнул юноша.

— Надо?!! — еще больше рассвирепел Кощей. — А ты на чьем подворье живешь, не забыл?

— У Янки я живу.

— А кем она мне приходится, случайно не помнить?

— Внучкой.

— Ну и кто первый попадет под раздачу, когда шемаханы придут на Янкино подворье тебя резать? Ты хоть понимаешь, кого подставил, идиот?

Виталик сразу спал с лица. Об этой возможности, планируя наезд, он как-то не подумал.

— Дай сюда перо! — потребовал Кощей.

— Что? — встрепенулся царский сплетник.

— Перышко покажи, придурок! — рявкнул на него бессмертный злодей.

До Виталика наконец дошло, о чем идет речь, и он выудил из кармана стальное перо странной птицы, уже дважды пытавшейся отправить его на тот свет.

— Дай сюда!

Получив перо, Кощей внимательно рассмотрел его со всех сторон, повертел между пальцами.

— Не нашей магией от него несет, не нашей. Нехорошо это, ох нехорошо!

— Я поначалу решил, что на меня кто-то стигийских птичек пустил, — осторожно сказал юноша, — но у них перья медные.

— Неплохо тебя на твоем журфаке готовили, — усмехнулся Кощей, к которому постепенно начал возвращаться первоначальный облик.

В комнате заметно потеплело, и оконные стекла начали оттаивать.

— Уф-ф-ф… — с облегчением выдохнул Виталик, — а я уж думал, ты меня сейчас со злости в ледышку превратишь. Так и тянуло брякнуть что-нибудь типа: «Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты».

— А ты все-таки дубина. Перехвалил я тебя. Хреново вас в Рамодановске готовили. Вам что, на вашем журфаке не объясняли, как раньше звали Кощея Бессмертного? Я бог лютой, студеной смерти по имени Карачун, дурачок. Это уже потом меня Кощеем Бессмертным нарекли, а еще позже Дедушкой Морозом с мешком за спиной, в котором подарки для детишек лежат. — В глазах Кощея заплескалась извечная русская тоска. Нет, не та, что возникает поутру у мужиков с дичайшей похмелюги. То была ностальгическая грусть о чем-то дорогом, возможно, навсегда утраченном. — Ладно. Давай о деле. Надеюсь, наезжая на этого торговца, ты знал, что делал. Кстати, а кто за ним стоит, ведаешь?

— Думаю, что шемаханская царица, хотя меня и убеждают, что Шемахой правит царь.