Георгий Гуревич - Рождение шестого океана

— Бокс — это нелегкий бизнес. Но если мне не повезет на бирже, я составлю себе состояние перчатками, не правда ли?

По четным числам — бокс, по нечетным — кросс. Согнув руки в локтях, Сайкл пробегал свои полмили в Лондоне, Джанджаристане и Лагнэге. За ним бежали розовощекие английские дети в башмаках, черноспинные джанги босиком, смуглые лагнэжские мальчишки в сандалиях из акульей кожи. Кричали, передразнивали, издеваясь над чудаком по-английски, по-джангийски или по-лагнэжски. Не замечая или не понимая насмешек, Сайкл бежал по стриженным английским лужайкам, мимо древних кирпичных стен Джарской крепости, заросших змееподобными лианами, по коралловым пляжам и кокосовым рощам Лагнэга, бежал, дыша размеренно через нос, чтобы набраться сил и твердости для своей работы. Работа эта заключалась, как известно, в том, чтобы перекладывать в свой карман местные деньги — фунты, джаны и лаги, а потом превращать их в доллары.

Сайкл полагал, что волки обязаны выть по-английски, и для всех монастырей хорош один устав — биржевой.

Лето кончалось, небо было по-осеннему прозрачное, акварельно-зеленого цвета. При солнечном свете такими сирыми и грустными казались голые горы Лагнэга, крошечные поля, с трудом отвоеванные у скал, одноцветные синие халаты крестьян.

По-видимому, в тот августовский день было четное число. Сайкл не бегал, а занимался боксом. И к раннему посетителю он вышел, придерживая у распухшего носа платок, запятнанный еще не побуревшей кровью.

«Тронутый этот богач, — подумал посетитель насмешливо. — Платит деньги, чтобы его били по носу. Я бы выбрал другое, более приятное развлечение».

Вслух он ничего не сказал, конечно. Наоборот, поклонился с подчеркнутой почтительностью.

Это был светловолосый человек с длинном носом и тусклыми глазами. Лицо его выражало беспросветное уныние. Пожалуй, Сергей Новиков узнал бы этого человека. Полгода назад он называл себя Геннадием Васильевичем Лузгиным. В день мезенской катастрофы он исчез, и вместе с ним — самолет Новиковых — премия за первый полет в ионосферу. Но Сергею говорили, что самолет был сбит, загорелся и упал на лед... Как же спасся Лузгин? Впрочем, здесь его, вероятно, называют иначе.

— Алло, Вильсон! — приветствовал посетителя Сайкл, рассматривая окровавленный платок. — Подождите меня. Сейчас я приму душ и позавтракаю. Хотите стакан холодного молока? Не пьете? Напрасно! Мой дед пил только молоко, он прожил девяносто лет и нажил девяносто миллионов. Я доживу до ста лет и буду стоить в сто раз больше. Режим! Рано ложиться, рано вставать... Утром кросс или перчатки. Вам нужен режим, Вильсон, у вас мешки под глазами.

Слушая эту болтовню, Вильсон прикидывал про себя, как ему держаться. Что он знает об этом долговязом в клетчатой рубахе? Это босс, деньги, сила. Силе покоряются, деньгам кланяются, перед боссом стоят навытяжку— получают приказы, отвечают «есть». Стоит навытяжку он — барон с тысячелетней родословной, потомок рыцарей, отнявших у славян земли за Одером, бывший гитлеровский офицер, опытный разведчик и лазутчик, знаток русского, джангийского, джарийского и других языков. Стоит и слушает терпеливо какие-то глупости о молоке и боксе. Что такое этот Сайкл? Сила или мешок с деньгами? Простак он или прикидывается простаком?

Деньги-то он не сам нажил — получил от деда. Тот был действительно фигурой — биржевая акула, горилла. Из его загребущих лап никто не выходил живым. Говорили, что он промышлял контрабандой, держал игорные дома, дружил с гангстерами, ворующими детей у миллионеров. Говорили, но доказать не доказали, а деньги не пахнут. Девяносто миллионов ничем не пахнущих долларов старый Грант Сайкл оставил Сайклу — сыну, а тот передал нынешнему Сайклу уже сто девяносто. А внук — вот он — носит рубашку без галстука, позволяет какому-то нищему бить себя перчаткой по носу, пьет молоко и уверяет, что из молока делает миллионы. Миллионы-то он делает, это верно. Да еще столько, что старому Сайклу и не снилось. Нет не простак он, только прикидывается.

Это Тутсхолд познакомил барона с Сайклом. Тутсхолд — старая лиса. Он двадцать лет выжимал соки из Джанджаристана, знал все приводные ремни и ниточки в этой стране. Произошла революция, Джанджаристан объявил независимость, но Тутсхолд остался, пил соки, как и прежде. После казни убийцы Унгры выяснилось, что в преступлении замешан банк Чарии. Чарию изгнали из правительства, чуть не отдали под суд. А Тутсхолд все равно остался. И новый президент принимал его, возобновляя контракт на поставки угля.

Когда Тутсхолд взял Сайкла в компаньоны, все сказали: «Это овечка. Старик острижет ее и выбросит вон». Тутсхолд сосал Джанджаристан, Сайкл присосался рядом. Доходы шли обоим, но почему-то вышло, что у Сайкла оказалась четверть акций, потом треть, потом половина, потом пятьдесят один процент. И Сайкл стал распорядителем, а Тутсхолд—компаньоном, хотя у него вся душа была в Джанджаристане, а Сайкл владел еще шахтами в Пенсильвании, плантациями в Таиланде и бойнями в Аргентине, железными дорогами в Конго. Пастухи арканили быков, шахтеры глотали пыль в забоях, крестьяне дергали рис, стоя по колено в воде, — и все это для того, чтобы золотым ручейком бежали монеты в сейфы Сайкла. Нет, это опасный человек.

С ним надо держать ухо востро.

— Так вот, в беге самое главное—дыхание — рассуждал между тем опасный человек. — Вы дышите носом, но должны наполнить легкие кислородом. Начинать надо с дыхательных упражнений. Основное — растянуть легкие. Я пришлю вам книжку, где все это описано.

— Я прочту ее обязательно, сэр, — сдержанно кивнул Вильсон, как бы приглашая перейти к делу.

— В самом деле, о беге мы поговорим еще. Слушайте, Вильсон, я не доволен вами. Что это за глупые шутки насчет молний в кулаке? Теперь секретности конец. Весь мир знает, чем мы занимаемся здесь.

Вильсон поморщился. Ох, уж этот газетчик! Говорилось же ему, чтобы не писал ничего конкретного... Что-то вынюхал, что-то подслушал... Отвечай теперь за болтуна. Как вывернуться?

И в голове ловкого шпиона мгновенно возник план защиты. Надо представить так, как будто все делалось в интересах и даже по прямым указаниям миллионера.

— Сэр, — начал он. — Вы мне дали приказ сорвать электропередачу любыми средствами. Пусть русские знают, что мы держим их за горло, — говорили вы (на самом деле Сайкл этого не говорил), — тогда мы продиктуем свои условия... Пускай передают ток в своей стране. Но Джанджаристан — наша сфера влияния, и мы имеем возможность не допускать туда посторонних... Весь мир должен чувствовать нашу силу, — так вы сказали мне.

— Я сказал так? Не припомню. Но стиль мой — толково и ясно: «Весь мир должен чувствовать нашу силу! ». Именно так. Но время еще не пришло, Вильсон. Кто вам разрешил самовольно выступать в печати?