Джек Уильямсон - Звездный мост

Снова забегая вперед, сообщу, что на ферме брата в Порталесе Джек Уильямсон живет по сей день. Носит, как и все в тех местах, широкополую ковбойскую шляпу, а среди увлечений, несмотря на преклонный возраст, называет фотографию и астрономию (раньше были еще путешествия, но — годы, годы…).

Тогда же, в конце 1950-х, писатель после окончания университета некоторое время преподавал английскую литературу в Военном институте штата Нью-Мексико (в Розуолле) и в университете штата Колорадо в Боулдере. А затем…

А затем снова увлекся научной фантастикой — но уже как ее профессиональный исследователь. Защитил в том же Боулдере (в 1964 году) диссертацию по филологии (тема, между прочим, — научно-фантастическая литература!), а, вернувшись в alma mater — в Порталес, стал преподавать не только английскую литературу вообще, но и science fiction, в частности!

До выхода на пенсию в 1977 году Джек Уильямсон занимал пост профессора факультета языка и литературы Восточного университета штата Нью-Мексико. А сообщая сведения о себе в фундаментальный справочник Р. Реджинальда «Научная фантастика и фэнтези. Современные авторы», Уильямсон в графе «профессия» проставил: писатель, профессор языка и литературы.

Ныне он широко известен как один из авторитетных критиков и историков научной фантастики, немало сделавший для широкого внедрения ее в систему университетского образования. В 1973 году ассоциация «Исследователи научной фантастики» присудила ему свою ежегодную премию «Пилигрим»; он автор нескольких литературно-критических книг — «Научная фантастика приходит в колледж» (1971), «Научная фантастика в колледже» (1971), «Обучая НФ» (1972), а также редактор-составитель критической антологии «Обучая научной фантастике: образование для завтрашнего дня» (1980). Чтобы завершить этот внушительный — для писателя-фантаста — список, остается упомянуть, что диссертация Уильямсона «Герберт Уэллс: критик прогресса» издана в 1973 году отдельной книгой.

А писателю, преподавателю, критику — вот-вот стукнет девяносто…

Уильямсон-профессор, в общем-то, продолжает Уильямсона-писателя: «Говоря об академических исследованиях научной фантастики, — верно, что я фактически «двигаю» (в оригинале promote — буквально, «продвижение товара на рынок, рекламная кампания». — Вл. Г.) ее, искренне считая, что эта литература вполне заслуживает серьезного интеллектуального внимания. Чаще всего выдвигают следующий аргумент, повторю его: наш мир стремительно изменяется во многих направлениях под влиянием новейших технологий. Как раз и говоря преимущественно об изменениях, о последствиях тех или иных технологических новшеств, о любых альтернативных возможностях, научная фантастика оказалась способна ухватить те аспекты окружающей реальности, которые были в большинстве своем проигнорированы иной литературой.

Не думаю, что это лучший аргумент. Научная фантастика — это литература. Способ художественного преломления жизненного опыта. Как и другие формы искусства, она может быть хорошей или плохой, истинной или ложной, туманной или вселенски ясной. Но в лучших образцах она способна быть ничем не хуже обычной литературы. Если вы обратитесь к истории последней, то увидите, что на протяжении столетий не было никакого предубеждения против фантазии. А научная фантастика — по ряду причин — была признана одним из «недолитературных» жанров бульварного чтива (в оригинале pulp genre — «журнальчики, напечатанные на дешевой бумаге». — Вл. Г.). С уверенностью можно сказать, что таковой эта литература, в основном, и была в 1926–1945 годах, когда фактически для нее не существовало книжного рынка; однако со времени окончания второй мировой войны научная фантастика медленно, но верно возвращала свое интеллектуальное качество и признание».

И еще одно высказывание профессора Уильямсона:

«Думаю, что некоторые писатели слишком подвержены влиянию со стороны не тех критиков… По крайней мере, я рад, что научная фантастика не подвержена цензуре со стороны общества, ибо я и люблю ее за то, что она предоставляет писателю такую свободу самовыражения, как никакая другая форма современной литературы. В том числе, с необходимостью — свободу писать плохую научную фантастику».

…Говорят, счастливые часов не наблюдают. А как же назвать тех, кто не замечает года, десятилетия? Остается только завидовать.

Джек Уильямсон сам представляется мне легионером-добровольцем на службе у самого Времени. И с единственным подлинным хозяином всего на этой земле писатель, кажется, — на дружеской ноге.

«Летописец, — напомнил себе Историк, — не просто беспристрастный свидетель и хроникер происходивших событий. Плоды его трудов — это целый ряд заключений, с помощью которых можно заглянуть в будущее».

«Его главная обязанность не крючкотворство или сторонний анализ, а прежде всего предвидение…»

Затем, поддавшись нахлынувшему вдохновению, он быстро принялся писать…

Империя…

Величайшая империя из всех, что когда-то существовали… Распространившаяся на многие и многие световые годы, улавливающая звезды, как терпеливый рыбак, имеющий терпение закидывать и закидывать свою сеть.

Эрон… Полузабытая ныне, обнищавшая планета, поражавшая когда-то своим величием и силой. Давшая имя империи… Прибиравшая к рукам мир за миром, звезду за звездой.

Давайте выберем масштаб — в одном сантиметре миллион миль. Планета размером с Землю при таком уменьшении даже не будет видна. Но если приложить подобную шкалу к межзвездным просторам, то в свободном пространстве внезапно обнаружится золотая сеть, нити которой свяжут огромное количество светил. Вся эта паутина играет светом, сияет, как радуга…

Так постигается незамысловатая, но никогда не стареющая истина: империя — это коммуникации, а коммуникации — это империя. То же самое можно сказать и об Эроне. Вся его мощь, влияние, весомость были основаны на туннелях. Каждая посверкивающая нить в этой великолепной сети при ближайшем рассмотрении оказывалась туннелем. Мостом между звездами, перекинутым через широкую, темную, как смоль, реку пространства.

Звездный мост…

Пылающее колесо солнца в своем путешествии по небосводу прошло высшую точку. Оно уже заметно заваливалось к смутно вырисовывающейся вдали столовой горе — там, решил всадник, у светила, наверное, лежка. А вот наконец и источник, пробивающийся сквозь слои гипса!.. Вовремя! Пора напоить пони. Он, правда, уже пил сегодня, но мало, и это было давно — красноватая пыль, смешавшаяся с потом, задубела на солнце и стала похожа на попону.