Варвара Мадоши - Возьмите нас в стаю

— Почему?

— Потому что, будь он там, он бы уже уничтожил эту жизнь. Мы знаем, что дотуши предпочитают властвовать в пустыне.

— Предпочитают ли? — Тим приподнял бровь. — Что мы на самом деле знаем о дотушах?

Но он все более и более убеждался, что Олежа права: ничего там нет. Они зря потеряют время, надо было лететь ко Второй… Или, может, не совсем зря? Насколько Тим имеет право застолбить эту планету как возможную колонию Земли?.. С другой стороны, вот чего-чего, а проблемы со свободным пространством для колонизации у Земли сейчас нет, и еще поколение-другое не будет… Да и Галактическое Содружество в лице шемин-мингрелей наверянка уже подсуетилось, оформив на планету свои права.

И все-таки что-то его не оставляло, какое-то ощущение…

Ощущение это укрепилось, когда они впервые вышли на отдаленную орбиту вокруг планеты.

Мастерство штурманов оказалось высоко: планета выглядела примерно так, как выглядит Земля с Луны — крупный диск, сверкающий синевой, с необыкновенно яркими и четкими очертаниями континентов. Фотографии не могли передать этого, но теперь Тим увидел воочию: планета была прекрасна. Яркие синие моря, сверкающая зелень суши, перемежая почти правильными темно-фиолетовыми и голубыми полосами и лоскутами, узкие золотые полосы пустынь, белые извивы облаков…

Почему-то ощущение, что дотуш именно на ней, стало особенным сильным.

Оно могло быть и ложным, это ощущение. Но не на ментальную связь или на телепатию это не походило; скорее, на интуицию, на очень сильную интуицию, когда чувствуешь на затылке вражеский прицел, и за долю секунду до выстрела успеваешь уклониться…

— Пришли последние данные, капитан, — сказала Олежа. — Все в пределах нормы. Ничего там нет.

— Почему так мало пустынь? — вдруг спросила Рената.

— Что? — обернулся к ней Тим.

— Пустыни, — ответила она. — Могли бы и знать, капитан, — она обращалась к нему на «вы» с легкой иронией, хотя и достаточно уважительно. — Посмотрите, какие тут большие континенты. В школе мы проходили, что пустыни всегда образуются в глубине континентов, куда не доходят водные массы. Это, конечно, еще и от розы ветров зависит и от течений… Но либо у полюсов, либо у экватора должны быть пустыни. А тут, посмотрите, суша есть и там, и там, но везде зелень.

— Можеть быть, у них пустыни зеленые? — предположил штурман Келис. — Или действует еще какой-то фактор? Ну, для переноса воздушных масс.

И тут до Тима дошло, что ему еще на планете не нравилось.

— Почему здесь нет гор? — поинтересовался он в пустоту. — На Земле очень хорошо видно горы. А тут не видно.

— Сейчас посмотрю, — ответили Рената и Олежа чуть не хором.

Олежа, видно, нашла информацию первой.

— Потом, капитан, — сказала она, — что горы тут очень старые. У планеты давно нет вулканической активности. Горы сточились. Она старше Триоки.

— Так, — сказал Тим. Тут уж хватило его школьных познаний в географии. — Вы понимаете, что вы говорите?

— В смысле? — удивилась Олежа.

— Если у нее нет вулканическое активности, — ответила за Тима Рената, — то как эта красотка удерживает вокруг себя атмосферу? Нужно же электромагнитное поле.

— Его может вырабатывать какой-то другой фактор…

— И я даже знаю какой, — сказал Тим. — Дотуш. И вы уже под его влиянием. Поэтому не замечаете очевидное и не хотите верить нам. Олежа Пирс, Келис Малс, я отстраняю вас от командования кораблем.

Шемин-мингрели переглянулись.

Тим ожидал, что они начнут возмущаться, может быть даже окажут сопротивление. На этот случай у него были приготовлены меры, но он отчаянно надеялся, что влияние дотуша не так велико, может быть, даже чисто автоматическое, на уровне рефлексов, если он еще до конца не проснулся. Очень уж ему не хотелось эти меры использовать.

— Слушаюсь, капитан, — Олежа символически поднялась со своего кресла, и Келис, повинуясь ее сигналу, сделал то же.

Потом добавила уже совершенно «гражданским» тоном:

— Хочется покомандовать единолично — валяйте. Только никто на нас не влияет. Мы тренированные.

Келис согласно кивнул.

Тим пробормотал:

— Этого-то я и боюсь.

Ощущение, что в спину смотрит невидимый глаз, сделалось особенно сильным, практически невыносимым.

«В Голливуде начала двадцатого века и то сняли бы лучше», — вот какая мысль крутилась у Алекса в голове, когда он смотрел на экран, где разгоралась борьба борбра с ослом. То есть, пардон, эсминца неведомых Чужих и гигантского кальмара тлилилей.

Мысль была нервная, и Алекс даже тихонько захихикал. Риу не обратила на него внимания. Может быть, она знала, что он еще не пришел в себя от пульсирующего в венах адреналинах; что он смертельно устал, очевидно, голоден (но мысль о еде казалась противоестественной), еще более очевидно, изранен… Кстати говоря, Риу дала ему какое-то тлилильское обезболивающее, заверив, что оно должно быть для Алекса безвредно и не вызвать привыкания. Алекс очень сильно подозревал, что то был обыкновенный этанол, потому что эффект казался очень похожим. (На вопрос, биолог ли Риу, та как-то очень изящно ушла от ответа, сказав, что обучалась всему понемногу, как то полагается тлилилю с высоким индексом интеллекта).

Так вот, о Голливуде…

На черно-белых экранах творилось нечто совершенно беспомощное.

«Эсминец», как называл его Алекс про себя, где он только что побывал — в это до сих пор не верилось — по-прежнему рассекал воду, но теперь его обвивали вынырнувшие из воды антрацитово-черные щупальца.

Длина этих щупальцев потрясала воображение. Они с некоторым напряжением обхватили эсминец, и теперь пытались то ли разломить его, как сухую деревяшку, то ли утащить под воду. Ни то, ни другое, не очень получалось. Щупальца елозили по бортам эсминца, эсминец пытался ускорить ход, и все это тянулось уже минут пять.

Любого режиссера за такую сцену в блокбастере сняли бы с его поста, освистали бы и подали бы в суд за растрату продюсерских денег. Да и спецэффекты к тому же подкачали: черные щупальца дергались как-то дергано, сегментировано, и казались слепленными из пластилина на скорую руку.

Алекс не удержался и спросил, отчего так:

— Это не щупальца, — неохотно сказала Риу. — В смысле, это не конечности. Это ротовой аппарат. И амплитуа движений характерна для заглатывания пищи.

Алекс содрогнулся, представив рот, к которому крепится такой ротовой аппарат. А потом снова не смог сдержать дурацкое хихиканье — нет, положительно, там был этанол!

— Она что, будет жрать эту железяку?

— Это гигантский завод, приспособленный для переработки металла в глубинных слоях океана, — сказала Риу. — Оно может сожрать и железяку.