Роберт Сойер - Старплекс. Конец эры (сборник)

Затем её колёса отделились от своих осей на раме. Само по себе отделение колёс не было чем-то необычным. Система, с помощью которой питательные вещества попадали из осей в колёса, не могла обеспечить их достаточным питанием, так что в естественных условиях они периодически отделялись от остального организма для кормёжки. В этом случае на боковых сторонах колёс появляются толстые усики, похожие на щупальца-манипуляторы ибовской фасции, которые не дают колесу упасть (или поднимают его, если падение всё-таки произошло).

Практически сразу после отделения левое колесо попыталось вновь соединиться с рамой. Как ФАНТОМ и предупреждал, оно впало в панику, обнаружив, что по всей окружности оси появились небольшие пупырышки, не дающие ему снова на неё надеться. Оно покатилось по ангару, быстро вытягивая и втягивая свои боковые отростки. У колёс есть собственные визуальные сенсоры, и как только оно заметило огромное скопление ибов, оно бросилось прямиком к ближайшему из них. Тот крутанулся на месте, уклоняясь, а другой — Кейт вспомнил его имя — Мотылёк, единственный ибовский доктор на корабле — бросился вперёд с вытянутым щупальцем, на конце которого поблёскивал серебристо-чёрный медицинский парализатор. Парализатор коснулся колеса, и оно застыло. Несколько секунд оно стояло вертикально, потом похожие на корневища боковые отростки обмякли, и колесо завалилось набок.

Кейт снова посмотрел в центр ангара. Фасция Кареты соскользнула на пол, упав рядом с мертвой сенсорной сетью. Щупальца потянулись к раме, отделили синюю помпу от зелёного кокона и бережно опустили её на пол. Кейт видел, как центральное отверстие помпы проходит свой обычный четырёхтактный цикл открывания, растяжения, сжатия и закрывания. Примерно через сорок секунд пульсации отверстия потеряли чёткость, и цикл начал искажаться — помпа перестала понимать, что она делает. Движения отверстия стали беспорядочными — открытие, потом сразу сокращение; попытки растянуться после закрытия. Послышался тихий сдавленный хрип — единственный звук во всём ангаре. Наконец, помпа перестала двигаться.

От Кареты остался один кокон, лежащий на седловидной раме.

— Сколько живёт кокон без помпы? — шёпотом спросил Кейт Риссу.

Рисса повернулась к нему; её глаза были мокры от слёз. Она несколько раз моргнула, прогоняя слезу.

— Минуту, — ответила она, наконец. — Может, две.

Кейт потянулся к ней и взял её за руку.

В течение трёх минут всё было неподвижно. Кокон угас тихо, без звука или движения — хотя ибы, по-видимому, как-то узнали о том, что всё закончилось, и по одному, по двое начали покидать ангар. Их сенсорные сети были темны — никто не произнёс ни слова. Кейт и Рисса ушли последними. Кейт знал, что Мотылёк вскоре вернётся позаботиться о том, чтобы останки Кареты были выброшены в космос.

Когда они шли по коридору, Кейт думал о будущем. Ему, по-видимому, предстояло жить долго, очень долго. И ему было интересно, удастся ли ему через миллиарды лет избежать ошибок собственного прошлого.

В ту ночь он, разумеется, не мог заснуть. Смерть Кареты расстроила Риссу, а он сражался с собственными демонами. Они лежали рядом без сна, Рисса смотрела в потолок, а Кейт пялился на крошечное красное пятнышко в том месте, где свет пробивался из-под куска пластика, которым он загородил часы.

Потом Рисса заговорила. Всего одно слово:

— Если…

Кейт перевернулся на спину.

— Что?

Она некоторое время молчала. Кейт уже готов был ткнуть её в бок, но тут она сказала, очень тихо:

— Если ты забыл, как пишется u или y , то помнишь ли ты меня? Помнишь ли нас? — Она перевернулась на бок лицом к нему. — Ты проживёшь десять миллиардов лет. Я никак не могу этого осознать.

— Это… невообразимо, — сказал Кейт, покачав лежащей на подушке головой. Он тоже немного помолчал, потом сказал: — Люди всегда фантазировали о вечной жизни. Почему-то «вечная жизнь» звучит не так пугающе, как конкретный срок. Я могу размышлять о бессмертии, но вообразить, что я буду жив в течение следующих десяти миллиардов лет… Это просто в голове не укладывается.

— Десять миллиардов лет, — повторила Рисса, качая головой. — Солнце давно умрёт. Земля давно умрёт. — Удар сердца. — Я умру.

— Может, да, а может, нет. Если это и правда продление жизни, то оно определённо связано с твоими исследованиями на «Старплексе». В конце концов, иначе как бы я оказался в числе участников? Может быть, через десять миллиардов лет мы оба живы?

Снова молчание.

— И вместе? — спросила, наконец, Рисса.

Кейт шумно вздохнул.

— Я не знаю. Не могу даже вообразить. — Он немедленно понял, что говорит не то. — Но… если у меня такое долгое будущее, то я хотел бы провести его рядом с тобой.

— Правда? — сразу переспросила Рисса. — А нам останется что делать вместе, что узнать друг о друге, после всех этих миллиардов лет?

— Может быть… может быть, это существование не во плоти, — сказал Кейт. — Может, наше сознание пересажено в машины. Помнишь, на Новом Нью-Йорке была секта, которая занималась как раз этим — копированием человеческого мозга в компьютер? Или может… может, человечество стало одним гигантским мозгом, но не поглотившим отдельные сознания полностью. Это было бы…

— Это было бы не так страшно, как концепция индивидуального существования в течение десяти миллиардов лет. Если ты ещё не посчитал, это означает, что сейчас твой возраст составляет одну двестимиллионную от твоего возраста тогда. — Она замолчала и тяжело вздохнула.

— Что? — спросил Кейт.

— Ничего.

— Нет, ты чем-то расстроена.

Рисса молчала ещё десять секунд.

— Ну, я к тому, что и твой нынешний кризис среднего возраста пережить непросто. Представляю, что ты будешь вытворять, когда тебе стукнет пять миллиардов.

Кейт не знал что сказать. В конце концов, он решил обратить всё в шутку и рассмеялся. Смех прозвучал вымученно и неискренне.

Снова тишина — настолько долгая, что он подумал, что она, наконец, заснула. Но сам он не мог спать. Не с этими мыслями, роящимися в голове.

— Дульсинея? — тихо прошептал он. Так тихо, что если бы она и правда спала, это бы её не разбудило.

— Гмм-м-м?

Кейт сглотнул. Может, не стоит касаться этих материй, но…

— Скоро наш юбилей.

— На следующей неделе, — произнёс её голос во тьме.

— Да, — сказал Кейт. — Будет двадцать лет, и…

— Двадцать замечательных лет, дорогой. О годах брака — только с этим эпитетом.

Кейт снова засмеялся — и снова фальшиво.

— Прости, ты права. Двадцать замечательных лет. — Он помолчал. — Я знаю, что мы планировали обновить в этот день брачную клятву.

— И что? — в голосе Риссы прорезалась обеспокоенность.