Кир Булычёв - Доктор Павлыш

Павлыш присел на контейнер и постарался убедить себя, что ему повезло, потому что теперь он сможет больше времени уделять полезному труду и шансы сделать ценный вклад в науку резко увеличатся.

Убедить себя ни в чем не удавалось, и Павлыш начал сочинять патетическое заявление об уходе ввиду садистской жестокости, проявляемой начальством к коллективу станции.

Тут открылась дверь, вошла Салли и присела на соседний контейнер. Она была крепкой, склонной к полноте русоволосой женщиной с умными зелеными глазами и полными, хорошо приспособленными к улыбке губами.

– Я помогу вашему горю. – Салли широко улыбнулась. Она поднялась, подошла к стопкам контейнеров. – Идите сюда, Слава.

Они вытащили второй сверху контейнер с маркировкой 57, это означало, что он относится к геологической группе грузов. Салли открыла его и достала заветную коробку с микрофильмами.

– Это вы сделали? – обрадовался Павлыш, еле удерживаясь, чтобы не обнять очаровательную, добрую, любезную Салли. – Она вынула, а вы положили?

– Все не так просто, – сказала Салли. – Клавдия никогда бы не решилась оставить что-то, принадлежащее не ей, тем более без разрешения. Мы перекладывали вещи, а ее микробур не умещался. Вот мы и поменяли местами.

– Все равно спасибо.

– А я больше люблю классику.

– А Клавдия геологический справочник?

– Справочник и «Анну Каренину». Она всюду возит с собой «Анну Каренину». Как только ей плохо– начинает читать. Смотрите, чтобы сегодня она за нее не принялась. Она так переживает из-за вас.

– Из-за меня?

– Ей кажется, что вы над ней все время смеетесь.

– Нет, что вы, далеко не все время, – ответил Павлыш, чем развеселил добрую Салли.

Иллюминатор в складском отсеке был небольшим, и потому, когда к нему подошла образина, сразу стало темнее. И Павлыш и Салли эту перемену в освещении почувствовали.

Образина была почти белой, и если у нее были глаза, то они скрывались под жесткой длинной шерстью. Зато зубы, торчавшие вперед, – ими образина хотела испытать крепость стекла, – были коричневыми, и Павлыш подумал, что образина их никогда не чистит. Между зубами, как за частоколом древней крепости, сидели блестящие маленькие существа, похожие на недозрелые лимончики. У лимончиков тоже были зубы. Лимончики выбирались из своей крепости и, неизвестно чем цепляясь за гладкую поверхность, разбегались по стеклу. Двигались они так быстро, что сливались в зеленоватое мерцание. Образина закрыла пасть.

Павлыш сообразил, что Салли держит его за руку.

– Испугались? – спросил Павлыш.

Салли убрала руку.

– Из прогулки ничего не получится, – сказала она. – Я так надеялась, что здесь можно гулять.

– Вот и моя первая статья в «Космозоологию», – проговорил Павлыш. – Особенности симбиотических сообществ на планете… как она называется?

– Вы можете думать о посторонних вещах. Вы очень хладнокровный, Слава. А я сейчас умру от отвращения.

– Вы только задумайтесь, какими отвратительными мы кажемся этим существам…

Белая безглазая морда исчезла. Лимончики засуетились еще больше – видно, испугались, что их дом ушел. Салли вызвала Клавдию.

Клавдия кинула лишь один взгляд на лимончиков и тут же принесла свою камеру, уже распакованную и готовую к работе. Горький упрек в адрес Павлыша.

Черный хлыст ударил по стеклу, распоров одного из лимончиков, и его сок желтыми потеками пополз по стеклу. Остальные лимончики замерли. Хлыст полз медленно, расширяясь, пока не превратился в полосу шириной сантиметров десять. Полоса сложилась в трубку, и лимончики начали послушно в нее проваливаться. Через несколько секунд стекло стало пустым, только остатки желтого пятна напоминали о трагедии, которую они сейчас наблюдали.

– Мы до сих пор не включили внешние камеры, – напомнила Клавдия. – Даже не знаем, что творится снаружи.

– Спасибо, что не забыли мои детективы, – сказал Павлыш.

– Пожалуйста, вспоминайте иногда о своей работе.

– Я помню. Я даже помню латынь. И могу давать страшные названия всем гадам, которых мы увидим за окном. Для этого берутся латинские слова со значением «гадкий, страшный, отвратительный» и добавляется имя открывателя. Нам с вами представляются широкие возможности.

Клавдия вышла.

Салли посмотрела ей вслед.

– Когда решите кого-то назвать моим именем, поищите не очень гадкое латинское слово.

– Вашим именем мы будем называть только мотыльков, – пообещал Павлыш.

В жилом отсеке Клавдия звенела посудой. Накрывала на стол.

– А здесь может быть разумная жизнь? – спросила Салли.

– Вряд ли. Тестовские пробы ничего не обнаружили. Да и общий биологический уровень развития низок.

– А все-таки?

– «Все-таки» мы сможем сказать, когда будем улетать отсюда.

– Я очень люблю новые планеты. Сначала полная темнота. Как будто ты только что родился. А потом начинаешь вживаться в этот мир. И становится светлее.

Павлыш снова подошел к иллюминатору. Мелкие насекомые ползали по стеклу вокруг желтых подтеков. Снег прекратился. Лес был пуст, насторожен.

«До чего мы здесь чужие, – подумал Павлыш. – Маленькие кусочки протоплазмы в пластиковой оболочке. Поймем ли мы этот мир? Отвергнет ли он нас? Или просто не заметит нашего присутствия?»

– Ближайший человек находится в миллиардах километров отсюда.

– Ну вот, – отозвалась Салли. – Зачем угадывать мои мысли?

– Но миллиарды километров не так уж и много, – заверил Павлыш. – Наше существование зарегистрировано везде, где только можно. В космофлоте, на Земле-14,в Дальней разведке, в ЦКИ, нам идет стаж и насчитываются премиальные недели. Если с нами что-то случится, поднимется большая буча – спасательные крейсеры кинутся сюда со всех концов Галактики…

– А если опоздают?

– Для того чтобы не опоздали, – произнес Павлыш назидательно, – мы должны себя хорошо вести и слушаться тетю Клавдию. И ничего плохого не случится. Главное – мыть руки перед едой.

– Я догадалась, – сказала Салли. – Вам одиноко, и вы уже жалеете, что полетели с нами.

– Ни в коем случае.

Павлыш продолжал смотреть на лес. Ему хотелось увидеть в нем хоть какое-нибудь движение, жизнь. И ему показалось, что деревья начали медленно, будто вступая в сомнамбулический танец, покачивать ветвями, изгибать стволы, подчиняясь общему, как бы рожденному отдаленным боем барабанов ритму.

Станция поиска затаилась на краю большого леса.

После первых двух дней активности, суматохи, установки купола, разгрузки наступила тишина.

Никто не выходил из станции, и ее тонкие двойные стены заглушали любой звук, раздававшийся внутри.

Неподвижное не пугает.

Лес начал привыкать к тому, что рядом с ним живет чужое.