Николай Трублаини - Лахтак

- Привет, друзья! Кто из вас владеет английским языком?

Норвежцы, ничего не отвечая, подошли еще ближе. Юнга почувствовал волнение. Он обернулся и увидел, как один из них обеими руками сгреб их ружья. В этом молчании, в суровых лицах и в наглом захвате винтовок чувствовалось что-то грозное.

- Го! - сказал один из норвежцев и показал рукою, приказывая идти.

- В чем дело? - возмутился Лейте. - Мы советские моряки. Понимаете? Ожидаем Ландруппа, Ландруппа! Нам нужно капитана Ларсена. Капитана Ларсена!

- Го! - грозно нахмурившись, крикнул норвежец.

Остальные лыжники угрожающе придвинулись, и делегатам пришлось подчиниться. Их повели в норвежский лагерь.

- Что за напасть! - бормотал Лейте. - Где их дурацкий капитан?

Степа совсем растерялся и жался к старому боцману. Мысль его усиленно работала.

- У меня есть только одно объяснение, - сказал юнга Лейте. Наверное, норвежцы перессорились между собой и у них что-то вроде войны. Подозрительное поведение Ландруппа в этом случае объясняется: он боялся встретить врагов. Капитан Ларсен не приглашал нас к себе, очевидно, потому, что не хотел рассказывать об этой вражде. К тому же он и сам, наверное, не без греха. Не готовятся ли эти лыжники напасть на лагерь?

- Что-то не похоже, - ответил боцман. - Идут они, как к себе домой.

Действительно, норвежцы шли кучкой и громко разговаривали.

Подошли к лагерю. Несколько человек вышли навстречу, но среди них не было ни капитана Ларсена, ни Ландруппа. Прибывших встретили радостными криками. С делегатами же обращались, как с преступниками: связали руки и поставили около них трех вооруженных людей.

- Где же этот капитан и его ледовый лоцман? - буркнул Лейте.

- Боюсь, - ответил серьезно юнга, - что они в таком же положении, как и мы, или в еще худшем.

Но вот из маленькой хижины вышел человек и что-то сказал караульным. Потом он обратился к пленным и, показывая рукою на двери, снова проговорил уже знакомое им: "Го!"

Взволнованных делегатов повели в хижину. Им сразу бросились в глаза низкий потолок, нары, множество людей и железная, раскаленная докрасна печка.

Боцмана и юнгу протолкнули вперед. За столом, на деревянном обрубке сидел капитан Ларсен. Поднявшись, он сердито посмотрел на боцмана и юнгу и спросил по-английски:

- Кто вы?

- Советские моряки. Представители парохода "Лахтак", - ответил Лейте. - Я думаю, вы прекрасно меня узнаете, капитан Ларсен! Меня очень удивляет ваше поведение. Я требую немедленно нас развязать, извиниться перед нами, объяснить, что это за недоразумение, и наказать виновных.

Капитан Ларсен поморщился, словно от нетерпения, и сказал, чтобы Лейте говорил покороче.

Лейте замолчал.

- Вы наглец и бандит! - заявил Ларсен. - Скажите, почему вы нападаете на моих людей? Вы напали на Ландруппа, вы держите под арестом Олаунсена и Карсена. Вы готовили нападение на наш лагерь. Посмеете ли вы оправдываться?

Услышав такие страшные обвинения, Лейте почувствовал, как от ярости вся кровь ударила ему в голову. Он искал глазами Ландруппа, но того не было в комнате.

- Где этот подлец Ландрупп?! - крикнул старый моряк.

- Он лежит после ваших побоев, - ответил Ларсен.

- Так он вам и сказал? - спросил Лейте.

- Да.

- И вы ему верите?

- Верю. Он представил неопровержимые доказательства.

- Какие доказательства? Скажите, кто из вас подлец и негодяй? Или вы все такие?

- Бандит! Буян! - рассердился норвежец. - Он еще смеет ругаться!

Ларсен обратился к матросам, которые настороженно стояли кругом. Он отдал им приказание. В ту же минуту делегатов "Лахтака" схватили и вытащили из хижины.

- Мы передадим вас в руки правосудия! - крикнул им вслед Ларсен.

Юнге, который ничего не понял из разговора между Лейте и Ларсеном, стало страшно. Неожиданный плен, брань, грубое обращение - его тащили по снегу за руки и за ноги, - все это говорило о возможности зверской расправы.

У боцмана промелькнула такая же мысль. На дворе стояла ночь. Круглолицая луна освещала темно-синее небо и иссиня-белые снежные просторы. Крепчал мороз.

Обоих пленных затащили в разделенную парусиной надвое палатку. Там было тепло. Их бросили на медвежью шкуру, связали и оставили одних.

Кто был в другой половине палатки, они не знали. Но по временам оттуда долетали голоса людей. К сожалению, они говорили по-норвежски, и ни Лейте, ни юнга ничего не поняли.

- Я думал, нас изобьют! - после долгого молчания сказал юнга боцману.

Еще минуту полежали молча.

- Здесь есть что-то странное, - сказал наконец боцман. - Между прочим, я уверен, что там, в доме, меня никто, кроме капитана, не понимал. Никто из них не понимает по-английски. Они могут поверить чему угодно.

Г л а в а XV

Время шло чрезвычайно медленно. В таких случаях минуты растягиваются, словно они резиновые. Руки и ноги, крепко связанные, вскоре затекли и болели. Палатка едва освещалась фонариком, в котором горел опущенный в жир фитиль.

Фонарик издавал неприятный запах.

Лейте думал о том, сколько все это может продолжаться. Завтра на "Лахтаке" встревожатся, почему они не возвратились. Наверное, пошлют Вершомета в разведку - узнать, в чем дело. Ну, а если охотника захватят так же неожиданно, как захватили их? И мысль его снова возвращалась к нерешенному вопросу. Для чего это норвежцам? Неужели Ландрупп действительно наврал все это? Что же он, сумасшедший? Мысли боцмана зашли в тупик. Он громко ругался.

Юнга не задумывался над причинами возмутительного поведения островитян. Он сразу же начал обдумывать способы бегства. Но что можно придумать, когда лежишь со связанными руками и ногами и когда за парусиновой перегородкой стража, а снаружи - мороз и северная пустыня?

"Если бы они не забрали у нас ножи, можно было бы взять нож в зубы и перерезать веревки. Но должны же они когда-нибудь нас развязать... тогда можно будет что-нибудь придумать. Пароход не очень далеко. Можно выкрасть лыжи, а в крайнем случае и без лыж... Обмануть охрану... Может быть, удастся как-нибудь прорвать палатку..."

Степа подкатился к стенке и попробовал головой, крепка ли палатка. Ему показалось, будто бы под парусиной был камень.

- Что ты пробуешь? - спокойным голосом спросил Лейте. - Стену щупаешь? Вокруг палатки камень, чтобы ветер не сорвал. Потом снегом присыпано. Толстый слой. А здесь, видишь, потолок двойной. На той половине, наверное, печка. Поэтому и тепло.

- Тепло-то тепло, но я интересуюсь, - и, придвинувшись к боцману, мальчик шепнул: - как бы удрать отсюда.

- А чего ты шепчешь? Нас же никто не понимает.

- А может, кто-нибудь и понимает. Может быть, нарочно посадили кого-нибудь подслушивать.

- Может быть, только вряд ли.

Оба замолкли и погрузились в свои мысли. За перегородкой также царила тишина.