Алексей Егоренков - Змеиный бог

— Я не могу открыть эту бочку, — говорит Фриско. — Она открывается только снаружи.

— Здесь нет никакой бочки, — говорит индеец. — Змеиный бог разгневался. Тебя укусила змея. Но я успокоил его. Он больше не гневается.

— Нет бочки? — спрашивает Джош. — В каком смысле, нет бочки?

Он понимает, что индеец прав. Бочка уже позади. Он стоит рядом, на нетвердых ногах, и пухлый семинол бережно обнимает его за талию.

— Оставь, я сам пойду, — говорит Фриско, но понимает, что не может ни идти, ни говорить по-настоящему, только сипеть едва-едва слышно.

Семинол тащит его мимо топки, мимо двигателей, по железному помосту через машинное отделение.

— Ну-ка, стой, — говорит Пепел. — А где Кочерга? Он… Альварес забрал ее.

— Твой револьвер с тобой, — отвечает индеец. — Дон тио Рамирес его не забирал. Он даже забыл сапог.

— Ага, — говорит Пепел. Он лезет в карман левой рукой и достает палку динамита. Он специально захватил ее с собой и припрятал на черный день. — Тогда вот еще. Как будем… как будем идти мимо топки — брось это в огонь, пожалуйста.

Пускай ему не удалось сорвать свадьбу — по крайней мере, Альварес славно заплатит за свою невесту. И чертова яхта, в чреве которой Фриско просидел трое суток без питья и воды, наконец пойдет ко дну.

Семинол изучает палку динамита с сомнением.

— Хорошо, — говорит он наконец.

Когда они тащатся мимо следующей угольной печи, он швыряет палку динамита в огонь.

БАБАХ! Динамит вспыхивает молнией и гремит будто гром.

Палуба встает дыбом. Пока они добираются в шлюпку и отплывают от тонущей яхты прочь, Пепел едва может хранить равновесие. Он всё время падает, но семинол терпелив.

— Что это за тварь была? — спрашивает он.

— Какая тварь? — не понимает индеец.

— Невидимая.

— А, эта. Это Тлалок. Бог дождей, туманов и слёз. Нам нужно уходить от него. Он хочет сожрать тебя.

Они отчаливают прочь, и чёрные воды смыкаются над яхтой. Фриско впервые понимает, как удачно спасся и отомстил Альваресу.

Он снова отчаянно хочет жить.

Он знает, что сможет разыскать Трикс опять, и снова, и снова. Рано или поздно.

Был уже, видимо, полдень, когда видения отступили, и к Пеплу хотя бы частично начало возвращаться здравомыслие. Он всё еще был в нескольких местах одновременно: сейчас он лежал в каноэ, а в следующий миг как будто парился в ванне, с бутылкой виски в одной руке и Трикси в другой.

Их каноэ скользило под серым небом по черным водам неподвижной горной реки и разрезало их надвое будто острый нож. Масса зелени нависала и слева от них, и справа: зеленая лавина соснового леса, катящаяся вниз по каменным кручам, ниже нее — плющ кудзу, диковинные цветы, деревья и камни, перегруженные зеленью, лоснящиеся от массы зеленых листьев.

Каноэ правил индеец, и это был ацтек, а не семинол. Ацтек был знаком Пеплу, и без кровавых ран на лице. Ревущий Буйвол.

— Если ты Буйвол, — произнес Пепел непослушным языком. — Тогда объясни мне: почему?

— Я согрешил, дон тио Пепел, — ответил индеец. — Это всё я виноват. Сестра не хотела отпускать меня, а я пошел. Я украл у нее ключ, и змеиный бог разгневался на меня. Но это хорошо, что он наказал тебя, а не меня. Ты не можешь умереть, а я могу.

— Да нет же, черт возьми, — проговорил слингер. — Объясни мне, почему. Почему всё вокруг… дьявол побери… так похоже… на Флориду?

Это была правда. Река и раньше была широкой, мутной и неподвижной, будто флоридские глинистые плёсы. Пепел уронил в нее левую руку, и холодная тихая вода ласкала ему пальцы. Она была реальной. Изменившийся лес тоже был реальным: столетние сосны по берегам стали попадаться реже, а лиственные деревья и скалы стояли целиком погребенные под стеной зеленого плюща кудзу. Ядовитых расцветок лилии, цветущие в затонах и запрудах, а также эпифитные цветы на замшелых древесных стволах усиливали сходство с флоридскими джунглями еще более.

«Не хватает только невидимых аллигаторов», — подумал стрелок, опять теряя хрупкую связь с реальностью.

Он впервые нашел ее, когда Трикс поехала в Виннипег, суровой зимой двухтысячного. Он уже не бесправный помощник на итальянской дорожной каторге. Он личный ассистент и телохранитель самого Капо Марио. Лоуренс Майкл Мэй не так давно отбыл из Чикаго прочь, и Джош тоже засобирался в дорогу.

И вот он нашел ее, ценой долгих миль, пройденных по сугробам, ценой слабости, голода и многих обморожений.

Он снова лежит в чугунной ванне с горячей водой, и Трикси обтирает его раны.

— Ты стал сильнее, — говорит она и промокает мокрой теплой губкой его растрескавшиеся губы, плечи.

Джошуа лежит, едва в силах даже пошевелиться. Рядом с лоханью пиликает радио.

— Ты из ацтеков, — говорит он. — Мне сказали, ты из ацтеков.

— Из почтеков.

— Ацтеки помогли мне тебя найти.

— Все мои братья помогут тому, кто назовет мое настоящее имя. Ты справился хорошо.

Он болезненно сглатывает.

— Все эти годы… все мили… меня вела только одна мысль: зачем?

— Ш-ш. — Она прикладывает пальцы к его губам.

— Зачем… если ты хотела, чтоб я пришел, зачем продала меня и Майка в рабство?

— Я не продала вас. — Трикс улыбается. — Я обменяла вас на билет и праздник для меня. Я отдала вас учиться быть сильными. Ты стал сильным — и пришел.

— Что все это значит? И что ты делаешь тут, среди… среди снега? Зачем ты… пряталась внутри этого лося? Внутри канадского лося, Трикс, серьезно?..

— Ритуальное животное. — Губка касается его груди, потом живота. Трикси объясняет: — Лось это мир. Ритуальное жертвоприношение. Мир должен гореть, чтобы согреть меня. Я это жизнь.

— И как? Сработало?

Ее порхающие глаза совсем рядом.

— Ты пришел. — Она больно кусает его обмороженные губы. — Значит, сработало. Поздравляю тебя, Фриско.

— Кто такой Фриско?

— Это ты.

— Меня зовут…

Она прикладывает мокрую губку к его губам.

— Нет, нет, — говорит Трикс. — Не говори это имя. Это был мальчик. Он был слабый. Он умер. Его больше нет.

Она берет с кровати документы и показывает ему.

— Тебя зовут Фриско. Ты наемный стрелок. Ты мой личный охранник.

Он даже немного приходит в себя.

— Вот как? — спрашивает новоиспеченный «Фриско», наемный стрелок. — И что теперь?

— Мы поедем в Чикаго. Там мы освободим тебя от прежних хозяев.

Он не может сказать, какое слово нравится ему меньше: «хозяев» или «прежних».

— И что потом?

— Потом, — говорит Трикси. — Ты поедешь со мной в Нью-Йорк. Я должна закончить учебу.

— На кого ты учишься?

Трикс улыбается аккуратными губками.

— На адвоката.

— Гм. — Фриско извлекает левую руку из воды (правая его всё еще не слушается), шарит по собственной груди и понимает, что одет и лежит в каноэ, а не в лохани.