А Туяр - Логос

Я задумана кем-то назло судьбе

от шестнадцати до двадцати,

и сама я всегда кажусь себе

там, в начале всего пути.*

Конечно, соглашался я, начало у нас еще впереди. Пока мы друг для друга - только сон, только светотень, различимая даже не шестым, а сто шестым чувством.

Отличите от приснившегося бред,

распознайте в людях тех, кого здесь нет,

распахните окна в замке поутру,

перепутайте игрушку и игру.

Расскажите правду лютому врагу,

разложите свой костер на берегу,

задержите чью-то руку на плече,

подарите пламя тающей свече.

И тогда поверю я в конце концов,

и сомкнется мир в полынное кольцо,

путь к началу, путь к истоку темноты,

где с непознанным я сделаюсь на ты.

Горячо прорвется знания росток,

и неважно станет, запад ли, восток,

ты - в стремлении подняться и идти,

от меня меня попробуй, защити.*

Именно это я и собирался сделать: защитить ее, а заодно и весь наш мир, от пустоты нереальности. Мир, которого еще не существовало. Я не пытался придумывать план, по которому мы будем писать. Чего я хочу, я знаю и так. Мне бы только суметь воплотить это. Я понимал, что бродит в ней, какие силы захлестывают сознание. Наверное, если бы мне пришлось вдруг перестать писать, я бы сошел с ума, а ей даже невдомек было, что она может. Стихи, во всяком случае, были посредственные. Как и у меня когда-то. Вложить Логос в рифмованные строки почему-то гораздо сложнее, чем в прозу. Не говоря уж о технике...

Все боли принять, и все страхи понять,

весь мир в душе уместить,

и на ноги после подняться опять,

и слез не стирая - жить.

Свои и чужие дела и грехи

увидеть и осознать,

тогда то что пишешь и будет - стихи,

другого не стоит писать.

И Слова изведав бесплотность и вес,

и горечь, и дивный мед,

по буковке взвешивать груз словес,

по строчке пускать в полет.

Пусть медные трубы ревут - но другим,

соблазны в твоей руке.

Познавшему мир фимиама дым

как капля дождя реке.

И знанье войдет в тебя, будто удар,

прозреет ночная тьма...

До той же поры не растратить свой дар

себе помоги сама!*

А может быть, все она понимала, но, подвластная моему замыслу, не пыталась обрести свободу? Я мог бы поискать эти стихи в Интернете, наверняка они там где-то лежали, ведь я не собирался, осваивая виртуальное пространство, позволить ей отстать от меня. Мы начали бы переписываться, потом договорились бы о встрече. Но я не торопил события. Мне не хватало каких-то мельчайших деталей, чтобы сказать: готово, можно начинать. И эти мелочи не получались наспех. А, значит, время терпело.

А потом пришел этот день, такой же неопределенно- мутный день недовесны, как был тринадцать лет назад. Я перечитал все, что теперь знал о ней. То есть, знал я, конечно, гораздо больше написанного. Знал ее страхи. Ее маленькие победы. Привычки и вкусы. Любимые цвета и запахи. Безошибочно мог повторить ее выбор на книжном развале и в продуктовом супермаркете. Знал, как все сильнее в последние месяцы становится неодолимый зуд творчества. Как приходят и уходят образы и сюжеты. Накапливаются силы. Возможно, когда я приду к ней, она уже будет во власти этой стихии, и строка за строкой на экране будут наполняться силой Логоса, когда я наклонюсь прочитать их.

Я так и не стал потрошить ее жизнь день за днем. Какая разница, в какой реальности она дожидалась меня. Эта пустота заполнится. Я узнаю при встрече, кем она работает и как ее зовут... А сейчас я дописал последний абзац. И переставил телефон поближе к компьютеру, в ожидании звонка Орлякова. Он должен попросить меня отвезти что- то срочное одной его давней знакомой. Если ее не окажется дома, мне предстоит открыть квартиру запасным ключом и положить сверток на видное место. Ключ отдать соседке.

Орляков повторил мой текст без изменений. Логос набирал силу, ведь каждый новый кусок я отправлял прямиком в Сеть. Там всегда ждут новых набросков, возможных начал будущих книг. До прихода Александра я оделся. Волнение было как легкая прохладная дрожь в груди, в горле. Эта встреча важнее визитов к издателям и творческих вечеров с читателями, гораздо больше, чем свидание с женщиной. Когда я брал сверток, ключ упал у меня из рук и отлетел глубоко под книжный шкаф. Орляков сострил что-то про мои дрожащие руки. Но, встретившись со мной глазами, посерьезнел. - Если бы я не был с ней знаком уже лет шестнадцать... - начал он и запнулся. Видимо, ему только что пришла в голову мысль, что для Логоса это не имеет значения. Я мог написать ее от рождения до сегодняшнего дня за одну ночь, и поутру он был бы уверен, что сидел с ней на соседних горшках в яслях. - Сергей, ты же не... - он мотнул головой, уже зная ответ, - Прямо сейчас? - Да, - ответил я, опуская ключ в карман куртки. - Иначе она уйдет на работу. - На работу? переспросил Орляков, как будто впервые услышав, что люди ходят на работу. Ерунда. - у меня не оставалось сил на этот разговор. То, что предстоит, важнее. - На работу, в магазин. Я иду. Не знаю, ждал ли я от Александра какой-нибудь особой реакции, вопросов или речей. Но он молча спустился со мною в лифте и так же молча направился в сторону трамвая.

Я шел к метро, и что-то происходило. Все, что я видел, на глазах менялось, плыло в невидимом мареве, будто стоял июльский полдень. Лица, цвета и звуки составляли огромный медленный калейдоскоп, вращавшийся вокруг единой неизменной точки - меня. Я не запоминал ничего специально, но некоторые картинки откладывались: вот автобус из желтого ЛИАЗа с драным кожаным "намордником" стал новым зеленым "Икарусом". Вот исчез черный сугроб из снега пополам с мусором, на сухом асфальте сидела и умывалась полосатая кошка. Наверное, та, чей трупик провалялся здесь всю осень, пока не исчез под снегом. Прервался ритмичный скрежещущий вой из динамиков на ларьке с кассетами, поплыла смутно знакомая мелодия, только слова не долетали. Я мог бы их вспомнить, но не хотел задерживаться. Я шел и в то же время продолжал писать. Гудели машины и шуршал винт компьютера, я привычно крутил уставшей кистью правой руки, я спускался к переходу. Пальто женщины передо мной поменяло цвет с бурого на светло-брусничный. В буром обычно ходила вокруг ларьков охотница за стеклотарой - опухшая баба с пустыми глазами. Я оглянулся, обгоняя ее. Спокойное лицо, задумчивая улыбка, мягкий взгляд учительницы рисования... Я мог бы узнать, как ее зовут - вот так, не останавливаясь, не открывая рта. Я просто набрал бы это имя и прочел его. Но я не хотел. И так хорошо.

Не знаю, как вы, а я верю в Бога. Трудно не верить в самого себя, особенно когда ткань реальности послушно ложится тебе в ладони. Я приближался к цели, совершенно не думая, какая это будет станция, какая улица. Дорога длилась и длилась, метро, автобус - но только потому, что я наслаждался этим движением. Я тянул удовольствие. Потом будет работа, много-много работы, а сейчас я мог не спешить. Ведь если я пожелаю, я смогу войти в любой дом - и это окажется тот дом, который мне нужен. Но лучше соблюдать правила игры - так интереснее. Я вышел из автобуса. Одновременно я сидел за компьютером, спускался под музыку к переходу возле своего дома вслед мне долетело-таки: "...но что они сделают нам, мы с тобою бессмертны...",** ехал в метро, ждал автобуса...