Ф. Ришар-Бессьер - Люди, люди… и еще раз люди

Когда и с этим было покончено, он наспех смастерил несколько деревянных крестов, бросил на могилы охапки цветов и вернулся в шатангу.

Уже выходя из леса на открытую долину, он увидел, что навстречу ему движется толпа созданий, и в их числе — его вчерашние знакомые: лесорубы, камнетесы, поливальщики. Они возвращались с «кладбища», держась плотной толпой, в центре которой шел грязный и истощенный пожилой мужчина. Из первых же их слов Давид узнал, что старый камнетес, с которым он разговаривал накануне, умер. Ему раздавило грудь обломком скалы. Но никто из них не носил по нему траура. Его место занял другой, который почему-то проявлял лютую враждебность к Давиду. Он злобно бросил:

— Твоя не может оставаться здесь. Твоя немедленно уходить.

Его спутники одобрительными жестами подтвердили, что согласны с ним. Давида удивила эта внезапная резкая перемена в их отношении к нему.

— Очень хорошо, — сказал он, — только объясните мне, как я могу покинуть шатангу и найти своих друзей. Людей, подобных мне, одетых как я, у которых есть машины, подобные той, что лежит в лесу… там, где вы меня нашли… Вы понимаете меня?

Нет, конечно, это была пустая трата времени. Высокий камнетес упрямо качал головой.

— Твоя уходить. Твоя плохой дух для нас. Твоя уходить, иначе все становятся йури.

Давид тоже покачал головой и негромко спросил:

— О!.. йури! А что такое йури?

Страх, даже ужас на какой-то миг отразился на лицах существ, стоявших вокруг Давида. Камнетес продолжал:

— Все, кто нарушать законы, после смерти превращаться в йури. Тот камнетес раздавлен камнем, его быть превращенным в йури тоже.

Руки вытянулись в направлении кладбища. Там была видна свежая могила, вокруг которой, словно для того, чтобы отделить ее от соседних могил, были воткнуты в землю еловые ветки. Некоторые другие могилы тоже имели подобное украшение, — как заметил Давид при беглом взгляде, их было около сотни.

— Его превращенный в йури по твоя вина, — добавил камнетес. — Едва его тело закопано…

Давид посмотрел ему в глаза.

— По моей вине?

— Тот старый камнетес быть мертвым потому, что не понял… Его хотел, чтобы тебя лечить. Чтобы дать тебе пищу… Ошибка! Твоя плохой для нас. Плохой!

Они плотным кольцом обступили Давида. На их лицах явно прочитывалась угроза. Взгляды сверкали гневом и негодованием.

Давид судорожно сжался. В этот момент он пожалел, что не догадался прихватить с собой ядерный излучатель. Но он тотчас осадил себя: было бы недостойно проливать кровь по такому глупому поводу. Он запросто мог их разубедить.

— Посмотри, — сказал один из поливальщиков, указывая рукою в направлении леса. — Тот камнетес уже вышел из могилы.

Давид обернулся. Он был поражен тишиной, которая неожиданно опустилась на шатангу. Тяжелая тишина словно задушила грохот, ставший уже привычным.

Потом он понял, почему стих грохот, — понял, когда увидел странную церемонию, которая происходила на опушке леса. Они прекратили «работу» и выстроились в полукруг. Затем все опустились на колени и молитвенно сложили руки, словно объятые смертельным ужасом.

Но где был тот, кому они молились? Кого они боялись и к кому обращали мольбы? Давид не видел перед ними ничего, ничего кроме пустоты. И это его несколько ободрило.

У каждого народа есть свои верования и свои табу. И чем примитивнее сообщество, тем больше у него страхов перед сверхъестественными силами. Давид хорошо знал, откуда может исходить опасность в племени, где поклоняются гномам, призракам, и всяким прочим «йури». Если он не сумеет убедить их в своей невиновности, они почти наверняка расправятся с ним.

Однако он знал и то, что у народа, представители которого любую полярную перемену ценностей воспринимают как факт, а не как повод для размышлений, злой дух легко превращается в духа доброго, — и наоборот. Ведь, по сути, и в развитых религиях один и тот же образ может быть и образом Бога, и образом дьявола. Человеческий разум, привыкший все делить на «хорошее» и «плохое», оставил себе лазейку, чтобы в случае необходимости бессознательно «минус» заменить на «плюс». Разве не бывало дьявола с нимбом вокруг головы, разве никогда не предавали вечному проклятию Бога? И разве от этого хоть что-то зависело в извечной борьбе добра и зла?

По крайней мере, так или примерно так это излагалось в Руководстве… Давид решил сделать все возможное и невозможное, чтобы пробудить в этих существах более доброжелательные чувства.

Он поднял вверх руки.

— Согласен, — сказал он. — Если ваш большой камнетес превратился в йури по моей вине, то я безропотно приму любой приговор, который вы мне вынесете.

Со злости он чуть было не добавил: «стая идиотов», но сдержался. Он продолжал:

— А если я вам докажу, что его тело все еще в могиле, вы по-прежнему будете считать меня злым духом?

Он схватил одну из тех лопат, которые они побросали на землю, протиснулся сквозь окружавшую его толпу и зашагал к кладбищу. Чувствуя на себе их застывшие от ужаса взгляды и больше уже не пытаясь укротить бушевавшую в нем злость, он принялся раскапывать могилу почтенного старика. Они на это никак не отреагировали. Оцепенев от страха, они молча смотрели и ждали.

Как успел подметить Давид, они вообще на все реагировали замедленно, будто сквозь спячку, и, пожалуй, именно благодаря этой их медлительности он и оставался жив до сих пор.

Что бы там ни было, но он решил держаться до конца и продолжал разрывать могилу. Но, выбрасывая последние земляные комья, он вдруг почувствовал, что его сердце сейчас разорвется от внезапно прихлынувшей крови. По его разгоряченной спине, вдоль позвоночника, струйкой потек холодный пот. На миг ему даже подумалось, что он сошел с ума.

Яма была пуста. Тело большого камнетеса исчезло из могилы.

Он резко выпрямился, выскочил из ямы и бросился бежать. И вовремя: из толпы уже доносились угрожающие крики. Он больше не думал ни о чем, кроме непоправимости своего поступка. В глазах этих людей он совершил самое худшее из всех возможных святотатств, его козырь оказался битым.

Единственный выход теперь был — бежать, и он опрометью понесся в направлении леса. Он знал, что вся свора с воплями ринется вслед за ним.

На опушке леса дюжина лесорубов, охваченных общим порывом, размахивая топорами, преградила ему путь. Давид свернул вправо, как-то сумел увернуться от нападения сбоку, и, собрав все силы для сумасшедшего спринтерского рывка, немыслимого в нормальных условиях, устремился в лесную чащу. Но едва он добежал до места, близ которого находился исковерканный корпус звездолета как из кустов вывалила другая толпа гуманоидов.

Он снова изменил направление, кое-как оторвался от своих преследователей. И вдруг оказался на широкой поляне, окаймленной с северной стороны грядой гранитных глыб.