Елена Асеева - Коло Жизни. Зачин. Том второй

– Мне нужен Седми, – уже перестав рыдать и даже плакать спокойнее добавил Влада, только сейчас осознав, что сидит на коленях у Бога, опустившегося в кресло, приткнувшись головой к его груди.

– Разве можно так кричать? – обеспокоенно произнес Дивный, и, огладив волосы на голове девушки перстами левой руки задержался на ее лбу. – Представляю, что теперь скажет Перший, Небо. Что подумают иные Боги… Что почувствуют… Подумают, что с тобой, произошло не поправимое. Разве так можно. Ведь, сколько раз тебя просил я и Небо, не кричать, не бегать, не волноваться и конечно так не рыдать. Тебя все слышат. Можно просто прийти, позвать и мы сразу явимся и все уладим.

– Отец, ты меня словно не слышишь, – нескрываемо огорченно проронила Влада и сызнова заплакала, но только очень тихо. – Я так подвела Липка, Знахарку Прозорливую, а ты мне про крики.

– Драгость моя, бесценная моя девочка, – Бог торопливо спустил со лба отроковицы пальцы, и, обхватив подбородок, приподнял голову вверх, со всей нежностью заглянув вглубь ее глаз, точно заполняя бирюзовостью не только собственную склеру, но и склеру Влады. – Любезная наша…. Что такое Липок и его горести в сравнение с тем, как этими криками ты можешь навредить себе. Себе и нашей дорогой лучице.

Дивный, медленно приблизил ко лбу юницы губы, и нежно поцеловал ее туда, снимая тем самым томление, забирая, по всему вероятию, и часть тревоги связанной в первую очередь с тоской по Першему. А пред очами Влады наново заколыхал своими краями облачный белый лохмоток, висевший в паре метров от нее. Он внезапно окрасился в зеленоватые полутона и принялся выбрасывать в разные стороны длинные тонкие плети стволов, отростков, ветвей кои переплетаясь меж собой, вскоре заполнили собой не только свод залы, но и сами стены, и вероятно пол. Они поглотили всю голубизну потолка, съели облачные испарения на нем и своими набирающими бурость побегами вклинились в стены да будто вырвали куски из них, запрудив все своими корявыми телами, создав буро-зеленую, исковерканную неровность. Легкое дуновение в морг пробежалось по тем ответвлениям и на них нежданно вспухнув, лопнули почки и в доли секунд появились бирюзовые, точь-в-точь как очи Дивного, махие листочки, закачавшие своими угловатыми краями. Зала, активно захваченная ветвями растений, сжалась, вроде свод в ней резко опустился, и единожды махонисто растянулась и на таком же неровном, подверженном корневой атаке полу Влада увидела детей…

Совсем маленьких, четырех-пяти годков… не более того. Они стояли двумя плотными группами. И не то, чтобы были однотипны, обаче, имели общие признаки. Одни из них смотрелись со смугло-желтоватой кожей, темными жесткими прямыми и весьма короткими волосами. На их уплощенных лицах находились приплюснутые носы, узкие, раскосые темные глаза и тонкие губы. Эта группа детишек, была обряжена в широкие темно-синие халаты, достающие до лодыжек, стянутые на груди тонкими ремешками и закрепленными на талии суконными поясками. Махонистые рукава тех халатов доставали до локтей и были многажды шире толщины рук, придавая в целом несколько мешковатый вид одеянию. Ноги же ребятишек были обуты в похожую на поршни обувку.

Иная группа детей имела смуглую ближе к темной кожу, слегка отливающую краснотой, или вообще темно-бурую. На выступающих лицах ребятишек, четырехугольных, скуластых с широкой нижней челюстью поместились прямые носы, и более крупные очи. Черные волосы детей были длинными, и у неких лежали волнами, а у других даже курчавились. Краснокожая ребятня была вся оголена, лишь широкая набедренная повязка, обмотанная вокруг бедер и закрепленная на талии поясами бурого и зеленого цветов, прикрывала тела. Однако, удивительными были нанесенные на плечи и бедра тех детей долгие полосы, которые пролегали прямо по коже, словно нарисованные древесным угольком, и напоминали ребристые ветви деревьев, такие, что испещряли тела сынов Асила.

Влада вроде порывистый ветерок пронеслась над теми детьми, всколыхав своим движением их жесткие волосы и тотчас глубоко вздохнув, открыла глаза да увидела перед собой голубой свод залы и неспешно плывущие по нему плотными рядьями белые облака.

– Эти видения, вельми для нее опасны, я и сам сие понимаю Седми. И не зачем мне о том каждый раз говорить, – прорезался далекий, наполненный досадой голос Дивного. – Я уже много раз настаивал на мастере… Много раз, но Небо меня не всегда слышит, как и тебя. Думаю ноне все уладится, итак ясно зачем Перший его вызвал. Ты же поколь его нет, разреши тут все. И вообще не зачем более втягивать девочку во все эти человеческие передряги, что в конце концов Вещунья не могла все повершить сама? Как можно подвергать нашу лучицу такой нагрузке, такому напряжению. Выскажи прошу тебя, мой милый малецык, все наше недовольство альвам.

– Хорошо, Дивный, – как всегда недовольно отозвался своим высоким звонким тенором Седми.

А девочка, окончательно пробудившись, услышав дорогой ей голос Бога, широко просияла. Внезапно ощутив внутри себя горячую волну любви ко всем Расам, каковые ей так были близки и без каковых она не смогла бы жить даже у Першего… Першего… Першего, имя Бога мелкой зябью, отдающееся в ее голове. Владелина торопливо шевельнулась, и, поднявшись с сидения кресла села, понимая, что еще мгновение и Отец уйдет, и она не успеет его удержать. Однако, завеса уже колыхала своими испарениями поглощая фигуру Дивного.

В зале кроме нее и Седми более никого не было. Бог стоял в нескольких шагах от кресла и неотрывно смотрел на завесу, но стоило девушке подняться как он, медленно развернувшись и воззрившись на нее, нежно ей просиял.

– Седми, – чуть слышно произнесла юница. – Как я рада тебя видеть, знал бы ты… знал бы.

Бог сделал несколько махонистых шагов вперед, и, поравнявшись с креслом, поднял девочку на руки, крепко обняв и притулив к своей мощной груди, не менее ласково отозвавшись:

– Любезная, бесценная моя девочка. Как ты мне дорога, как я за тебя болею, как люблю… коли б то можно было бы почувствовать. Мой милый… милый малецык, – последнюю молвь, словно направляя лишь к лучице.

– Седми, Седми, – Влада может и желала, что-то ответить Богу, но ощущала еще миг той трепетной отцовской любви, кою она всегда испытывала подле этого Раса и она сызнова заплачет.

– Нельзя так кричать, – умягчено протянул Седми, и слегка развернув ее голову, прикоснулся губами ко лбу. – Нельзя так тревожиться по несущественному, пустякам. – Глаза Раса такие близкие глянули на нее. И в их мышастой радужке, коя словно поглотила зрачок, Влада увидела, переплетающиеся золотые витиеватые нити. – Ты можешь навредить себе, погубить то, что мне так дорого… Что дорого нам всем Зиждителям: Димургам, Расам, Атефам.