Елена Асеева - Коло Жизни. Зачин. Том второй

Старший Атефской печище ноне был одет в темно-синюю распашную рубаху без рукавов и ворота, на ногах его переливались серебристые сандалии, а на голове находился венец, где сходящиеся в навершие из белой платины дуги удерживали дерево на миниатюрных веточках которого колыхалась малая листва и покачивались разноцветные и многообразные по форме плоды из драгоценных камней. Бог, войдя в залу, немедля зыркнул в сторону сидящего спиной к нему Седми и скорой поступью направился к его стуло. Он также резко, как шел, остановился подле Раса, и, огладив его перстами по щеке, вкладывая в серебристый свой тенор всю нежность, на каковую был способен, сказал:

– Малецык мой, какая радость увидеть тебя…

По-видимому, Асил с трудом справлялся с волнением, потому как голос его туго дернувшись, потух. Он еще миг медлил, а после крепко обхватив руками голову Седми, притянув к себе, прижал к груди. И немедля склонившись поцеловал россыпь пшеничных, прямых, коротких волос Бога, а засим саму макушку.

– Малецык. Малецык мой любезный, прости меня… прости… прошу тебя… Мне невыносимо, невыносимо тягостно от мысли, как я был груб в отношении тебя, как расстроил… огорчил… как облыжничал. Прости, мой милый, коли можешь и меня, и Велета.

– Можно сказать мы квиты, – чуть слышно дыхнул Седми, меж тем зримо вжимаясь в грудь старшего Атефа, несомненно, получая удовольствия от проявленной к нему теплоты.

– Да!? – на удивление довольно протянул Асил и вновь поцеловал Раса в макушку всколыхав там пшеничную густоту его волос. – Ты так считаешь? Ну, пусть, пусть так… Лишь бы перестал досадовать на меня и Велета. Лишь бы простил и примирился… Ибо мы оба, и я, и Велет не можем найти себе места, ведая как тебя огорчили.

– Могли бы не огорчать, – достаточно сухо отозвался Седми и так как Асил вновь облобызал его макушку, ответил поцелуем прямо вглубь ткани его синей рубахи, судя по всему, коснувшись устами и самой груди Бога.

– Спасибо, мой любезный, – молвил Асил и глас его вновь затрепыхался. Он медленно выпластал голову Седми из рук, испрямился, и, глянув на все то время недвижно застывшего сына, дополнил, – и тебе, малецык, спасибо, что удержал здесь брата, не дал уйти.

Усач не торопко шевельнулся подле стены и резво качнув головой, живописал на своем вытянутом с орлиным профилем лице широкую улыбку так, что шевельнулись его долгие плетеные в косички усы и густо блеснул голубыми переливами синие сапфиры, венчающие их кончики.

– Удержал, – меж тем недовольно протянул Седми и стремглав бросил в сторону Усача сердитый взгляд. – Скажи точнее Асил, усадил и не дал уйти. Разве я мог с ним справиться, с его убеждением и силой. Не буду же я испепелять своего младшего брата.

– Да, моя любезность, – полюбовно проронил старший Атеф, сызнова огладив перстами губы Седми увитые волосками усов, да неспешно развернувшись, направился к своему трону. – На это и было рассчитано. Я так надеялся, что ты придешь и Усач тебя задержит до моего возвращения. Уж ты меня прости за тот замысел… Но это невыносимо … Невыносимо так долго тебя не видеть. Сие и мне, и малецыку Велету вельми тягостно дается.

– Ну, будет о том, – отозвался Седми, неотрывно следя как Асил степенно воссев на трон, оперся спиной о его ослон. И тотчас и облокотницы, и сиденье трона покрылись высокими пластами зеленого мха. – Будет. Скажешь Отцу Першему, что мы примирились. Пусть снимет свои распоряжения в отношении меня.

– А, что передать Першему по поводу твоей встречи с Велетом? – вопросил Асил и легохонько кивнул Расу.

Кожа его лица от радости внезапно столь насыщенно засияла золотым светом, моментально поглотив всякую смуглость, что стала не просто насыщенно-желтой, а прямо-таки златой, создав неотличимое единение с Расами и Димургами.

– Залечу к нему в Галактику Становой Костяк, вскоре, – произнес Седми и проходящая по лбу широкая, золотая, мелко плетеная цепь купно заблистала красными переливами.

– Хотел дотоль… дотоль, кое-что пояснить, – многажды ровнее молвил Асил, и надрывно вздохнул. – Так велел Отец Перший, чтобы ты, понял, почему тогда так случилось. – И рывком поднял с облокотницы руку, направив вытянутые перста в сторону открывшего рот Седми. – Прошу, любезный малецык, дай мне выговориться, не перебивай. Днесь я могу… Днесь все я понял и хочу, чтобы понял ты. Это, конечно, будет касаться Круча и того, что я тебя облыжничал. Право молвить, я не ожидал тогда, что так огорчу тебя. Впрочем, мог бы догадаться, зная какой ты хрупкий и нежный, посему не оправдываюсь. Но ты, мой милый, ведаешь и сам, что ни я, ни Расы, ни Димурги не ожидали, что Круч родится средь моих отпрысков. Тогда, когда это произошло, Родитель вызвал меня к себе и велел… Велел облыжничать и Расов, и Димургов… Это был замысел не мой, Родителя. И я его исполнил… Тогда я не понимал, зачем Родитель так грубо поступает с тобой и Отцом Першим… вернее… – Асил прервался, судя по всему, ему было тягостно все вспоминать и еще тягостнее оправдывать собственные поступки, как это ему указал сделать Перший, абы наладить отношения с упрямым, своевольным Седми. – Вернее так грубо поступили мы оба. Однако, теперь я постиг почему это было нужно. Если бы тогда не было разлуки меж Кручем и Першим, малецык выбрал бы лишь печищу брата, а тот никогда б его не уступил. А значит Отец Перший более не смог иметь лучиц и тогда не родилась бы эта… Эта лучица, такая мощная, сияющая… Как сказал Родитель неповторимая и уникальная. Родитель делал все, конечно, действуя моими руками, чтобы появилась данная лучица. Он, по всему вероятию, ожидал ее рождения, следил за ней и сберегал тут на Земле, поколь она не подала зов. Ведь итак ясно, если бы не Родитель дух, пестун девочки, не сумел прикрывать ее от вас, не окружили бы ее вниманием Дажба и Огнь, не пожертвовал клеткой Воитель. То несомненно ощущалось воздействие Родителя. И Он сызнова осуществлял свои замыслы, похоже, таким образом наказывая Першего за ослушание.

Бог вновь утих, и легохонько провел дланью по облокотнице поросшей мхом, тем самым изменяя ее ядренистую зелень на более блеклые полутона, степенно сменившиеся и вовсе буростью.

– Я только не понимаю, почему Небо, – теперь в голосе Асила пропала теплота, а появилась ощутимое негодование. – Не вызвал для лучицы наставников, сразу как узнал, кто живет в плоти девочки. Даже ежели хотели меня облыжничать, могли столковаться с Отцом и скрытно пригласить Кали-Даругу. Уж она умеет, как я уяснил, держать рот закрытым.

– Небо опасался наставников для девочки, потому как чувствовал, лучица привязана к Отцу, – наконец отозвался Седми и черты его лица тягостно качнулись. – Я предлагал ему тот вариант, что ты озвучил. Но он как уперся. – Рас резко прервался, и искристая россыпь наполнила дотоль белую кожу его лица. – Не будем более о том говорить… Я вельми тревожусь всяк раз, вспоминая это, и не могу с тем справится, – отметил Седми и сомкнув очи поклал голову на пологий изгиб ослона.