Джеймс Уайт - Космический госпиталь

– И долго это продлится? – спросил вдруг монитор.

В суматохе О'Мара забыл о нем. Отвечая монитору, он приложил все усилия, чтобы голос его звучал естественно.

– Кто знает. Не смогли бы вы позвонить попозже?

– Я подожду, – сказал монитор.

Не обращая внимания на ушибы, от которых не спас скафандр высокой защиты, О'Мара пытался собраться с мыслями, чтобы найти выход. Он догадывался, что здесь произошло.

При одновременном включении двух антигравитационных генераторов одинаковой мощности и частоты, возникает интерференция, которая нарушает их стабильность. Решетки, установленные в каюте О'Мары, были временными и питались от генератора, сходного с генератором пояса. Обычно между ними существовал сдвиг по частоте – как раз во избежание подобной неустойчивости. Однако последние пять недель О'Мара постоянно забирался в механизм решеток, да ещё лез туда всякий раз, когда устраивал малышу баню, и, по-видимому, сам того не зная, изменил частоту. Он понятия не имел, в чем именно состояла его промашка, да если бы и знал, то времени её исправить у него не было. Он снова осторожно включил пояс и стал медленно наращивать мощность. Первые признаки неустойчивости появились, когда отрицательная гравитация пояса достигла трех четвертей «же».

Четыре «же» минус три четверти – это чуть больше трех «же». Похоже, придется работать без всяких послаблений, мрачно подумал О'Мара.

Торопливо нахлобучив шлем, О'Мара протянул кабель от микрофона в скафандре к коммуникатору, чтобы можно было разговаривать и при том Какстон или монитор не догадались бы, что он в скафандре. Если уж добиваться отсрочки для окончания лечения, то они не должны заподозрить, что здесь происходит нечто необычное. Он принялся за наладку воздухообмена и гравитации.

Минуты за две атмосферное давление в каюте возросло в шесть раз, а искусственное тяготение увеличилось до четырех «же» – это было предельным приближением к «обычным» худларианским условиям, какого удалось достичь.

Ощущая, как напряжены и едва не рвутся мышцы плеча – ведь пояс нейтрализовал лишь три четверти «же» из четырех, – О'Мара вытащил из отверстия в настиле невероятно тяжелую и неуклюжую болванку, в которую превратилась его рука, и тяжело перекатился на спину. Казалось, его дорогой полутонный малыш навалился ему на грудь; перед глазами прыгали большие черные мушки. Сквозь эти мушки проступала небольшая часть потолка и экран видеофона под каким-то невероятным углом. Человек на экране проявлял признаки нетерпения.

– Я тут, – с трудом проговорил О'Мара. Он пытался совладать с учащенным дыханием. – Вы, наверно, хотите услышать мою версию несчастного случая?

– Нет, – ответил монитор. – Я прослушал запись, сделанную Какстоном.

Меня интересует ваше прошлое, до того как вы поступили сюда. Я наводил справки, и тут что-то концы с концами не сходятся...

Беседу прервал оглушительный рев. Хотя из-за повышенного давления малыш ревел натужным басом, О'Мара понял, что тот голоден и раздражен.

С огромным трудом он перевернулся на бок, затем оперся на локти.

Какое-то время неподвижно лежал в таком положении, собираясь с силами, чтобы переместить тяжесть тела на ладони и колени. Но когда ему наконец это удалось, он обнаружил, что руки и ноги набухли и, казалось, вот-вот лопнут от давления прихлынувшей к ним крови. Задыхаясь, он опустил голову.

Тотчас кровь хлынула в переднюю часть тела – и перед глазами поплыли красные круги. Он не мог ползти ни на четвереньках, ни на животе. И уж конечно, при трех «же» нечего было думать, чтобы просто встать и пойти.

Что же ещё оставалось?

Ценой героических усилий он снова повернулся на бок, а потом перекатился на спину, помогая себе на этот раз локтями. Воротник скафандра поддерживал голову на весу, но тонкие прокладки в рукавах не предохраняли локти. От напряжения отчаянно колотилось сердце. И, что хуже всего, он снова начал терять сознание.

Должен был быть какой-то способ, позволяющий уравновесить или по крайней мере распределить вес тела так, чтобы передвигаться, не теряя при этом сознания. Он попытался представить, как располагался человек в противоперегрузочных креслах, которые применялись на кораблях до появления искусственной гравитации. И вдруг вспомнил, что в них лежали не совсем плашмя, а подняв колени...

Медлительно, отталкиваясь то локтями, то спиной, то пятками, извиваясь словно змея, О'Мара двинулся к спальне. Могучие мышцы, которыми наградила его природа, теперь особенно пригодились – почти всякий в таких условиях беспомощно распластался бы на полу. Но все равно ему понадобилось целых пятнадцать минут, прежде чем он добрался до распылителя, и все это под непрерывный рев малыша. Звук был таким громким и низким, что от него, казалось, вибрирует каждая косточка.

– Мне необходимо с вами поговорить! – прокричал монитор в момент короткой паузы. – Неужто нельзя заткнуть глотку этому горластому младенцу?!

– Он голоден, – ответил О'Мара, – и успокоится, только когда будет сыт.

Распылитель был укреплен на тележке, и О'Мара приспособил к нему ножную педаль; теперь обе руки были свободны для того, чтобы наводить струю в цель. Прикованного к месту учетверенной силой тяжести, малыша не нужно было удерживать. Толкнув тележку плечом, чтобы она заняла нужное положение, О'Мара локтем нажал на педаль. Возросшая сила тяжести загибала струю пищи к полу, но все же О'Маре удалось покрыть малыша слоем пищи. А вот очистить больные участки от питательной смеси оказалось труднее. Лежа на полу, струю воды совершенно невозможно было направить точно в цель. И все же ему удалось попасть в широкое ярко-синее пятно, образованное тремя слившимися воедино пятнами, и покрывавшее едва ли не четверть тела малыша.

Покончив с гигиенической процедурой, О'Мара выпрямил ноги и осторожно опустился на спину. Невзирая на силу тяжести в три «же», он чувствовал себя неплохо, хотя битых полчаса пытался удерживать тело в полусидячем положении.

Малыш прекратил реветь.

– Я хотел сказать, – строго проговорил монитор, когда установилась тишина, – я хотел сказать, что отзывы о вас с прежних мест вашей работы не согласуются со здешними. Правда, и тут и там вас характеризовали как человека беспокойного и неудовлетворенного, но прежде вы пользовались неизменной симпатией товарищей и несколько меньшей – руководства: ваше начальство иногда ошибалось, вы же – никогда...

– Я был ничуть не глупее их, – устало возразил О'Мара, – и часто доказывал им это. Но на лице у меня было написано, что я неотесанный мужик!

Как ни странно, но все эти личные неприятности были сейчас ему почти безразличны. Он не мог отвести глаз от зловещёго синего пятна на боку малыша: оно потемнело и припухло в середине. Создавалось впечатление, что сверхтвердый панцирь в этом месте как бы размягчился и колоссальное внутреннее давление распирает ФРОБа изнутри. О'Мара надеялся, что теперь, когда сила тяжести и давление достигли худларианской нормы, этот процесс приостановился – если только он не является симптомом какого-то совершенно иного заболевания.