Брайан Олдисс - Весна Гелликонии

Кто-то крикнул, что появилась милиция.

Молодой человек запнулся.

— Мое имя Нааб. Запомните, что я вам скажу. Мы не должны оставаться безучастными зрителями в великой битве между Небом и Землей. Я вернусь, и снова буду разносить эти слова по всему Панновалу. Встряхивайтесь, перевоспитывайтесь, пока не поздно!

Как только он спрыгнул с повозки, по толпе прошло волнение. Огромный фагор на поводке, который держал солдат, ринулся вперед. Он схватил Нааба за руку своими мощными, покрытыми роговицей пальцами. Тот вскрикнул от боли, но волосатая рука обхватила его за шею и потащила в сторону Рынка, к Святилищу.

— Не стоило ему говорить подобные вещи, — пробормотал стоящий рядом с Юлием седой мужчина, когда толпа начала расходиться. Сам не зная почему, Юлий пошел за мужчиной, догнал его, схватил за руку.

— Но ведь Нааб не говорил ничего против Акха, почему же его забрала милиция?

Мужчина украдкой посмотрел по сторонам.

— Я вижу, что ты дикарь, иначе бы не задавал глупых вопросов.

В ответ Юлий поднял свой кулак.

— Я не глуп, иначе не задал бы тебе такого вопроса.

— Если бы ты не был глуп, ты бы помалкивал. Как ты думаешь, кому принадлежит власть? Священникам, и только им! И если ты будешь выступать против них…

— Но ведь эта власть — власть Акха…

Седой человек скользнул во тьму. Там, в этой все время настороженной тьме, ощущалось присутствие чего-то жуткого, таинственного, внушающего ужас. Акха?

Однажды в Реке должно было состояться большое спортивное состязание. Именно в этот день мысли и чувства Юлия обрели четкую конкретную форму. Он вместе с Киале и Туской спешил к месту соревнований. В нишах горели лампы, ярким светом указывая дорогу из Вакка в Рек, и толпы людей карабкались по каменным узким проходам, с трудом поднимаясь по истертым ступеням, окликая друг друга, заполняли амфитеатр.

Увлекаемый толпой, Юлий вдруг увидел огромное помещение, стены которого были изогнуты и освещались неверным светом. По правде говоря, он увидел только часть прохода, по которому должна была пройти чернь. И в тот момент, когда по этому проходу двинулся Юлий, в обрамленном далеком пространстве появился сам Акха — высоко над головами людского сборища.

Юлий уже не слышал, что говорил ему Киале. Взор Акха был устремлен на него, чудовищный дух тьмы внезапно обрел зримые черты.

Гремела музыка — пронзительная, подстегивающая нервы. Она играла для Акха, который стоял, огромный и недоступный, с гневом во взоре. Его невидящие каменные глаза видели все. С губ его стекало презрение.

Ничего подобного Юлий не видел в своей безмолвной пустыне. Колени его задрожали и могучий голос внутри него, голос, совершенно непохожий на его собственный, воскликнул:

— О, Акха, наконец я верю в тебя! Ты — властелин мира! Прости меня, позволь мне быть твоим слугой!

И все же, вместе с этим голосом, который молил, чтобы его поработили, звучал другой, более трезвый. Он говорил:

— Народ Панновала должен понять великую истину, которой следует проникнуться, поклоняясь Акха.

Он удивился противоречивым чувствам, обуревавшим его, причем острота противоречия не уменьшилась, когда они вошли в помещение и высеченный из камня бог стал виден лучше. Нааб говорил: «Мы не должны оставаться безучастными зрителями в великой битве между Небом и Землей». Сейчас он почувствовал, как эта борьба идет внутри его самого.

Игры были захватывающими. За состязаниями в беге и метании копья последовали выступления борцов, в которых принимали участие люди и фагоры. Причем у последних рога были отпилены. А затем началась стрельба по летучим мышам, и Юлий, отбросив на время свои благочестивые мысли, стал с интересом наблюдать. Он боялся летучих мышей. Высоко над головой потолок Река был унизан пушистыми тварями, которые размахивали своими крыльями в перепонках. Лучники выходили на арену и по очереди выпускали в летучих мышей стрелы, к которым были прикреплены шелковые нити. Пораженные стрелами мыши падали вниз и служили трофеями счастливцам.

Победителем оказалась девушка. На ней было прекрасное одеяние, плотно охватывающее ее шею и свободными складками падающее вниз. Натягивая лук, она тщательно прицеливалась и сбивала одну мышь за другой. Волосы у нее были длинные и темные. Звали ее Искадор. Толпа бурно ее приветствовала, но, казалось, никто больше не радовался ее победе, чем Юлий.

Затем были бои гладиаторов — мужчины против мужчин, мужчины против фагоров. Кровь и смерть заполняли арену. И все это время, даже когда Искадор натягивала свой лук, изгибая свой прелестный стан, даже тогда Юлия не покидало ощущение радости от обретения чудесной веры. Он как должное принял наполнившую его сумятицу чувств, которая должна была уступить место спокойной вере, приходящей вместе с умудренностью жизни.

Он вспомнил легенды, которые слышал, сидя у отцовского костра. Старшие рассказывали о двух часовых в небе, и о том, как люди однажды оскорбили Бога Небес, имя которому было Вутра. И поэтому Вутра перестал обогревать землю своим теплом. Сейчас часовые ждали того момента, когда Вутра вернется, чтобы снова с любовью посмотреть на землю: может, люди стали вести себя лучше. И если бы он убедился, что дело обстоит именно так, он положил бы конец этим холодам.

Что же, Юлий должен был признать правоту слов Сатаала: его народ дикари. Если бы это было не так, разве позволил бы его отец утащить себя фагорам? Да, в сказаниях должно быть зерно истины. Поскольку здесь, в Панновале, существовал более аргументированный вариант сказания, Вутра оказался просто мелким божеством. Но он был мстителен, и в небесах ему жилось свободно. И именно из небес исходила опасность. Акха был великим земным богом, правившим в подземелье, где человек чувствовал себя в безопасности. Двое часовых не были благосклонны к людям; поскольку они находились на небе, то принадлежали Вутре и могли напасть на человечество.

Заученные стихи стали приобретать смысл. От них исходил свет истины. И Юлий с удовольствием стал повторять про себя то, что раньше заучивал так неохотно, устремив при этом свой взгляд на Акха.

На следующий день он со смиренным видом предстал перед Сатаалом и сказал, что обратился в новую веру.

Барабаня пальцами по коленям, Сатаал обратил к нему свое бледное обрюзгшее лицо.

— Как ты обратился в новую веру? В эти дни ложь наводнила Панновал.

— Я взглянул в лицо Акха. Впервые я увидел его так отчетливо. Сейчас мое сердце открыто.

— Еще один лже-пророк арестован на днях.