Коллектив авторов - По ту сторону реальности. Том 2 (Сборник мистики и фантастики)

– А вот фиг вам, – сказал он вслух и задал вопрос таможне: «Зачем и почему мы – я и ты – здесь находимся? Далее Сухов пояснил, что имеет в виду страну и людей, в которой легко замечается разница между их бедностью и обеспеченностью пришельцев.

Верещагин с перепою подумал, что речь идет об инжире, плодах фигового куста, которые как закуска не понравились гостю, стал объяснять, что нынче тяжело с хлебом… Но Сухов перебил его и повторил свой вопрос.

– Не знаю, что ты хочешь от меня услышать, но я, по крайней мере, являюсь представителем закона, который несет цивилизованность, дисциплину и порядок, – ответил Верещагин. И в отместку Сухову за скользкий вопрос выразил желание узнать, что он сам со своею революцией несет этому народу.

– Не надо обижаться на меня, – миролюбиво заговорил Сухов, – может быть, я хочу больше разобраться в себе, чем поставить тебя в неудобное положение. А со своей стороны надеюсь, что несу этим людям свободу и прогресс…

Ха! Эти басни будешь рассказывать своим братьям арапешам, – возмутился Верещагин и продолжил: – Насколько мне известно, во имя свободы довольно часто совершались преступления против человечества. Для истории такая ситуация не нова – бедность и эксплуатация всегда были продуктами экономической свободы. Снова и снова людей освобождали по всему миру их хозяева и правители, но их новая свобода оборачивалась подчинением, причем не просто власти закона, но власти чуждого им закона. Что начиналось как подчинение силе, скоро становилось добровольным рабством, делающим рабство все более щедро вознаграждаемым и приятным. Потом человек начинает желать, что положено желать, и обретает свое умеренное счастье.

– Возможно, ты прав, – согласился Сухов, – ибо наши права и свободы, которые мы желаем принести им, не будут для них благословением, потому что сами выросли на почве порабощения и сохранили знак своего рождения от мачехи. Мне кажется, – задумавшись, проговорил Сухов, – что такой союз свободы и рабства может лишить арапешей других, возможно, лучших образов жизни, способных положить конец репрессивному отношению общества к природе и бытию человека. Может случиться так, что их культурная отсталость несет в себе зародыши тех условий, которые повернут колесо прогресса в другую сторону. А перешагивание через стадию общества изобилия может стать преимуществом опоздавших в достижении истинно счастливого общества.

В этом месте Сухов прервал свою речь и, достав Книгу, козырнул знаниями из нее, прочитав притчу о том, что может случиться и так, когда «первые будут последними, а последние станут первыми». Ибо материально «бедное» общество может быть богато своей собственной историей и жизненной потенцией, которая защищает и расширяет жизнь. А процветание, которое арапеши возможно получат от нашей деятельности, приведет их к тому же результату – к тошнотворному образу жизни и появлению различных «героев нашего времени» и бунтарей, уставших от бесцельности жизни…

– Ты кого имеешь в виду, говоря о бунтарях? – хрипло пробасил Верещагин.

Чтобы оправдаться и не обидеть таможню, Сухов стал напрягать память и произносить характеристики литературных героев прошлого столетия, которые, каждый день вкушая икру, халву и мед, теряли смысл в жизни. И почему-то всегда в их числе оказывались те, которые не могли влюбиться в девицу, становились задиристыми, потом гибли и ударялись в пьянку. Последнее слова он не высказал вслух, но подумал, что, обвинив Верещагина в пьянке, он обвинит самого себя, и если попросит не пулемет, а что угодно – хотя бы плодов смоковницы, тогда условия игры, в которую он вовлечен, соответственно должны измениться. Сухов поблагодарил хозяина за самогон и икру и, желая оставить у Верещагина хорошее впечатление, поинтересовался и похвалил рисунок, висящий на стене, с изображением корабля и людей, веселящихся на судне. Верещагин удивился безвкусице красного командира и пояснил, что эту мазню он называет «кораблем дураков» и висит она только потому, что нравится его жене. Эту картину он когда-то конфисковал за неимением денег у какого-то суфия, который умиленно называл ее «свадебным кораблем».

На этой неоконченной мысли Верещагина Сухов встрепенулся и, отведя его в сторону, взял с него обещание, что сегодня он не отпустит от себя Петруху, даже если ему придется напоить его в стельку. А сам ни под каким предлогом не сядет ни на какое судно, даже если ему покажется, что он делает доброе дело. Верещагин налил Сухову на посошок, насыпал полные карманы просторных галифе инжира и отпустил, пообещав сберечь Петруху.

И был вечер и было утро – день седьмой. Арапеши долго искали Сухова, но его нигде не было. Кто-то предложил поискать его на лестнице пророков, потому что последний раз его видели там, одиноко сидящего на мраморной площадке. Это место старейшины арапешей называли исходным пунктом формирования проекта человека, где посредине плиты пола было выгравировано: «Баашер ху шам», что буквально означало: «Там, где он находится». Арапеши всегда боялись наступать на эту лестницу, потому что, как гласила легенда, на этом месте человек подвергается риску выпасть из своего бытия и попасть в чужое пространство. От середины площадки лестница уходила на десять ступеней вверх и десять ступеней вниз. Большая часть арапешей пошла вниз, предполагая, что после обильного возлияния вина, Сухов мог пойти и упасть только вниз. Другая, более мудрая часть арапешей, которая не осуждает мужей в том, что они избирают, пошла вверх. Через некоторое время на последней десятой ступени вторая группа обнаружила несколько листов исписанной бумаги. Старый Улем, главенствующий над буквами, взял листки и стал читать вслух, вначале тихо, потом все громче по мере увеличения любопытствующих людей:

– Дорогая Екатерина Матвеевна! Сегодня утром мне почему-то вспомнилась наша первая встреча. Это был теплый субботний вечер. Я вышел за город, к реке, и сел на лавочку возле административного здания, которое когда-то было молитвенным домом. На флагштоке висел флаг из красного полотна, символизирующий новую жизнь. Ты подошла и села рядом со мной. Я спросил, нравится ли тебе красный цвет, и ты ответила утвердительно, что, сколько себя помнишь, всегда торговала багряницей. И еще подчеркнула, что флаг пошит твоими руками, из коллекции твоих тканей. В то время я еще не знал, какое значение этот цвет имел для первых христиан. Впрочем, это неважно, главное ты внимала моим словам, когда я говорил о революции и новой жизни, которую она несет людям. Потом мы долго гуляли по берегу реки, а ты много говорила о верности и любви. Ты боязливо призналась, что являешься христианкой и, прочитав отрывок из Евангелия, сказала мне: «Если вы признали меня верною, то войдите в дом мой и живите у меня». Меня не надо было долго убеждать. И если вначале я запал на слова о верности, то вскоре ваша нежность затопила меня. На этой пажити мы и расстались. Вы сшили мне красную рубашку и отправили в мир утверждать дело революции. Насколько это получилось у меня, я много писал Вам, но не чернилами на бумаге, а на скрижалях моего сердца. Но однажды, когда я скрупулезно подбирал слова, я заметил странную особенность, что слова устают и изнашиваются, как и люди. Это открытие разочаровало меня, потому что оно относилось к моей революционной деятельности, которая в три дня в скитаниях по пустыне успела во мне созреть, состариться и умереть, как жезл, не помню какого пророка. И теперь, когда я произношу это слово, я вспоминаю эпизод из революционной практики французских товарищей. Как только «победила» она (революция), ее представители сразу начали расстреливать часы на городской башне. Это была неудачная попытка моих предшественников расстрелять и уничтожить ненавистное время. В молодости меня тоже раздражала его идиотская последовательность, но я расстреливал его из бутылок шампанского. Как оказалось, тоже неудачно. Зато я заметил, что именно за столом собираются и обретаются лучшие друзья. Так вот после нескольких лет блуждания по пустыне мне встретились странные люди, особенно один из них, которого я заочно воспринимал как заклятого врага. Его зовут Абдулла, и он назвался «рабом» Божьим, как и ты, когда-то хвалилась этим званием. На мою обеспокоенность временем он сказал, что на пути к истине повенчался с самой жизнью, и теперь его время измеряется седьмым днем – Субботой, которую он назвал святой, потому что в этот день Бог устраивает браки. Кстати, это и наш день встречи. Вначале я не понимал, по какому календарю он живет, и все время путался между субботой – шестым днем недели, и седьмым днем – воскресением. Но он сказал, чтобы я не ломал голову над этим вопросом, а просто упразднил две несовершенные для бытия составляющие – прошлое и будущее. Утвердился в настоящем и поделил время на два рода – мужское и женское. Поделил и соединил, ибо когда оно разделено, то убивает человека, но когда соединяется мужское и женское, время становится вечностью и теряет свою власть. Далее Абдулла пояснил, что необходимо различать время не в длительности, а в системе его использования. В такой системе, если время и имеет начало в прошлом, то только от разрушения Храма Сулеймана, который необходимо восстановить в настоящем. Как ты догадываешься, он говорит о нашем мудром Соломоне. А еще, говорил он, необходимо научиться воспринимать время как дар, который, если он воплощен в вечной Субботе, остается, и обуза исчезает, если она (Суббота) измеряется способностью человека отделять святое от будничного. В этот день человеку от его ребра даруется добавочная душа, которую он получает в канун Субботы, и она сопровождает его по жизни. Поэтому день моего нового друга, как дни творения, всегда начинается с вечера. С вечера он моется, тщательно стрижет ногти, ест щуку и все то, что поднимает жизненный «тонус». Впрочем, он неплохой мужик и совсем не против христиан, даже называет их братьями, которые по запарке потеряли свое пятое Евангелие и не смогли разглядеть благую весть о счастливом бытии мужчины и женщины в его «зеленой» Книге. Он не в укор, а в назидание сказал, что его братья немного зачумлены второстепенными вопросами – об именах, венках и царствах, и никак не могут разрешить древнюю загадку о том, чьею будет женщина в царстве небесном, если на земле имела семерых мужей. Абдулла ответил просто: на земле мужчина выбирает женщину, а на небе она будет выбирать мужчину по сердцу своему. И вот здесь меня охватило беспокойство, которое пришлось устранить надеждой, что там для тебя этим человеком буду я.