Герберт Уэллс - Пища богов

- Посидели бы вы полчасика у нас в детской, когда Пища чуть запаздывает, по-другому бы заговорили! - с досадой сказал Редвуд. Предупредить Уинклса - ну нет! Раз уж нас захватило течением, страшно не страшно, а придется плыть.

- Значит, придется, - ответил Бенсингтон, задумчиво уставясь на носки своих башмаков. - Да. Придется плыть. И вашему малышу придется плыть, и мальчикам Коссара - он кормит Пищей всех троих. Коссар не признает полумер - все или ничего. И ее светлости придется. И всем вообще. Мы будем и дальше готовить Пищу. И Коссар тоже. Ведь это только самые первые шаги, Редвуд. Нам еще многое предстоит, это ясно. Впереди величайшие события, невероятные... Я себе и представить не могу, Редвуд... Вот только одно...

Он принялся разглядывать свои ногти, потом сквозь очки кротко поглядел на Редвуда.

- А знаете, - сказал он, - в иные минуты я склонен думать, что Кейтэрем прав. Наша Пища опрокинет все соотношения и пропорции в мире. Она изменит... да она все на свете изменит!

- Что бы она там ни меняла, а мой малыш должен и дальше ее получать, сказал Редвуд.

На лестнице послышались торопливые тяжелые шаги, и в дверь просунулась голова Коссара.

- Ого! - сказал он, поглядев на их лица, и вошел. - Что у вас тут стряслось?

Они рассказали ему о принцессе.

- Трудная задача? - вскричал он. - Ничего подобного! Она будет расти, только и всего. И ваш мальчик тоже. И все, кому дают Пищу, будут расти. Как на дрожжах. Ну и что же? В чем загвоздка? Так оно и должно быть. Ясно даже младенцу. Что вас смущает?

Друзья попытались объяснить ему.

- Прекратить?! - завопил Коссар. - Да вы что? Даже если бы вы и захотели - шалишь! Вам теперь податься некуда. И Уинклсу податься некуда. Так оно и должно быть. А я-то не мог понять, что надо этому проныре. Теперь ясно. Ну и в чем дело? Нарушит пропорции? Разумеется. Изменит все на свете? Непременно. В конечном счете перевернет всю жизнь, судьбы человеческие. Ясно. Само собой. Они попытаются все это остановить, но они уже опоздали. Они всегда опаздывают. А вы гните свое и делайте больше Пищи, как можно больше. Благодарите бога, что не зря живете на земле.

- А столкновение интересов? - возразил Бенсингтон. - А социальные конфликты? Вы, видно, не представляете себе...

- Мямля вы, Бенсингтон, - сказал Коссар, - размазня. Этакий талантище, даже страшно, а воображает, что все его назначение в жизни - пить, есть и спать. Для чего, по-вашему, создан мир - чтобы в нем хозяйничали старые бабы? Ну, да теперь уж ничего не попишешь, придется вам делать свое дело.

- Боюсь, что вы правы, - вздохнул Редвуд. - Понемножку...

- Нет! - оглушительно крикнул Коссар. - Никаких "понемножку"! Давайте побольше Пищи, да поскорее! Засыпьте ею весь мир!

В своем возбуждении он даже сострил - взмахнул рукой, как бы изображая кривую, вычерченную некогда Редвуд ом.

- Помните, Редвуд? Вот так, только так!

Как видно, и материнской гордости есть предел; миссис Редвуд достигла его в тот день, когда ее отпрыск, едва ему исполнилось шесть месяцев, проломил свою дорогую колясочку и с громким ревом прибыл домой на тележке молочника. Весил он в то время пятьдесят девять с половиной фунтов [27 кг], ростом был сорока восьми дюймов и мог поднять шестьдесят фунтов. Наверх в детскую его тащили вдвоем - кухарка и горничная. После этого случая стало ясно, что не сегодня-завтра разоблачения не миновать.

Однажды, вернувшись из лаборатории, Редвуд застал свою несчастную жену за чтением увлекательнейшего журнала "Могущественный атом"; она тотчас отшвырнула журнал, кинулась к мужу и разразилась слезами.

- Скажи, что ты сделал с ребенком! - рыдала она у него на груди. - Что ты с ним сделал?!

Редвуд обнял ее и повел к дивану; надо было как-то оправдываться.

- Не волнуйся, дорогая, - приговаривал он. - Не волнуйся. Ты немного переутомилась. Просто коляска была дрянная. Я уже заказал для него крепкое кресло на колесах, и завтра...

Миссис Редвуд подняла на мужа заплаканные глаза.

- Кресло на колесах? Для такого крошки? - всхлипнула она.

- А почему бы и нет?

- Как будто он калека!

- Не калека, а юный великан, и ты напрасно этого стыдишься.

- Ты что-то сделал с ним, Денди, - сказала она. - Я по твоему лицу вижу.

- Ну, во всяком случае, это не помешало ему расти, - безжалостно ответил Редвуд.

- Так я и знала! - воскликнула миссис Редвуд и скомкала в руке платок. Взгляд ее стал жестким и подозрительным. - Что ты сделал с нашим ребенком?

- А что тебя беспокоит?

- Он такой огромный. Он просто чудовище.

- Чепуха. Складный, крепкий ребенок. Что тебя тревожит?

- Посмотри, какой он громадный.

- Ну и что же? А ты посмотри, сколько кругом жалких недоростков! Прекрасный ребенок, другого такого поискать...

- Слишком прекрасный, - возразила миссис Редвуд.

- Так будет недолго, - успокоил муж. - Это только начало такое бурное.

Но он отлично знал, что так будет еще долго - ребенок будет расти и расти. Так оно и вышло. Когда мальчику исполнился год, ему недоставало только дюйма до пяти футов роста, а весил он сто пятнадцать фунтов. Теперь он был точь-в-точь херувим на соборе святого Петра в Риме, а после того как он несколько раз играючи ухватил за волосы и за нос любопытных, приходивших на него взглянуть, о его силе заговорил весь Западный Кенсингтон. Поднять его на руки было невозможно, в детскую и обратно его возили на инвалидном кресле, а для прогулок была нанята особая нянька эта мускулистая, специально обученная девица вывозила его на прогулку в сделанной на заказ моторной коляске мощностью в восемь лошадиных сил, вроде тех, что предназначены для подъема в горы. Хорошо, что Редвуд, в дополнение к своим ученым занятиям, был еще и правительственным техническим экспертом и сохранил кое-какие связи.

Конечно, размеры юного Редвуда в первую минуту поражали, - говорили мне люди, чуть не каждый день смотревшие, как он неторопливо катил в своей коляске по Гайд-парку, - но только опомнишься от удивления - и видишь, что вообще-то он на редкость смышленый и красивый ребенок. Он почти никогда не плакал, и незачем было затыкать ему рот соской. Обычно он сжимал в руках большущую погремушку и время от времени весело и дружелюбно кричал "да-да" и "ба-ба" кучерам проезжавших мимо парка омнибусов и стоявшим на посту полицейским.

- Глядите, вон ребенок-великан, его выкормили Чудо-пищей, - говорили кучера омнибусов пассажирам.

- Видно, парнишка здоровый, - откликался кто-нибудь, сидевший поближе.

- Его кормят из бутылки, - объяснял кучер. - Говорят, в нее влезает целый галлон, на заказ делали.

- Как ни верти, а парнишка, видно, здоровущий, - заключал пассажир.

Когда миссис Редвуд убедилась, что ребенок не перестает расти все так же стремительно - а по-настоящему она это поняла, увидев новую коляску для прогулок, - ее охватило неистовое отчаяние. Она кричала, что отныне ноги ее не будет в детской, лучше бы ей умереть, раз у нее такой ребенок, и лучше бы ребенку умереть, и пускай все на свете умрут, и зачем, зачем она вышла замуж за Редвуда, и вообще зачем только женщины выходят замуж. Потом она немного притихла, и удалилась к себе, и просидела три дня взаперти, питаясь одним куриным бульоном. Редвуд пытался ее урезонить, но она только рыдала, швыряла на пол подушки и рвала на себе волосы.