В Храмов - Сегодня - позавчера

- В запой.

- Не пойдёт.

- Долг отдай.

- Это как?

- Ты же с Катериной не рассчитался. А она ждёт. Свиньёй будешь?

- Нет.

- Ну, вот тебе и выход. А народу возвестим, что ты в запое и в загуле на пару-тройку дней. А там и Тимофей Парфирыч вернётся. При новом звании, да с наградой.

- Да ты что? А ехал на "утро стрелецкой казни".

- Вот так-то. Так что, давай, машину отпускай. Для всех - ты со мной запил. Пёхом дойдёшь, не барин. А что ты в железе весь, как дон Кихот? Тут, вроде, не стреляют, спасибо Парфирычу.

- Привыкнуть к тяжести надо. Ощущать не должен полностью. Как кожа должен доспех быть.

- И как, получается?

- Болит всё тело, будто в галтовочном барабане меня с чугунными чушками крутили.

- У-у, ты какой стал. Терминами какими сыпешь.

- Завидуешь? Завидуй молча.

- Молчу. Так ты идёшь?

- Да, иду. Долг - это святое.

Катерина была рада. Растерялась, закудахтала, ребятишки мельтешили в радости (с чего вдруг?). Ваську я знал, оказалась ещё и девочка, симпатичная, как ангелок. А я, мужлан чёртов, с пустыми руками. От обеда отказался, скинул сбрую, сразу приступил к "возвращению долга". Хотя, Катерина лукавила - её хозяйство было в приличном состоянии благодаря стараниям подрастающего Васьки. Да и я не сильно рукодельный. Даже безрукий - так точнее. Но, тем не менее, вместе с Васькой, провозились до вечера.

После ужина Катерина постелила мне в комнате, дети тихо исчезли (оказалось, ушли к соседям ночевать). Я, конечно, отказывался, но... В общем... остался я на ночь.

И ещё на сутки.

Потом за мной пришла машина. Ванька, как ни в чём не бывало, спросил:

- Куда?

- На завод.

Когда уже ехали, я спросил:

- Как в конторе дела?

- Тебе увольнительную оформили. И на завтра тоже. А сегодня, отчего-то, послали. Езжай, говорят, проведай. А Тимофей Парфирыч ещё не вернулся, - Иван явно предугадал мой вопрос, - Санёк говорит - в Тулу заехал.

С завода поехали к Натану, с ним вместе - за Марией Фёдоровной. А с ней - на швейную фабрику. Там я её устроил на работу. И не просто швеёй, а дизайнером военной формы и экипировки. Да, тогда таких названий профессий не было, но профессия была. Только называлась иначе - ведущий мастер-технолог конструкторского отдела. В моём присутствии ей выписали ордер на комнату в общежитии ИТР. Я прошерстил отдел снабжения, придав грозными бумагами ускорение в получении, вернее, добычи материала. Особенно меня интересовало камуфляжное направление. Добился увязки этой фабрики и фабрики нетканых материалов для пошива ватных бушлатов (фуфаек) и ватных штанов. Распоряжения из Москвы они получили чуть ли не в июле, а до сих пор репы чешут.

Потом с Мишей, сыном Марии Фёдоровны ездили в военкомат. Сделали его беженцем со Смоленщины, потерявшего документы. Прибавили возраста, и пошёл Михаил, по новым данным Перунов (моя придумка - в честь Перуна, славянского бога войны), проходить комиссию. Потом поступит на службу в 1 стр. роту ОИБ. То есть, ко мне лично. Я его научу Родину любить!

Вечером, на этот раз не с пустыми руками, приехал к Катерине. Пришлось покататься по городу и оставить в магазинах приличную часть своего денежного содержания. Ивана отпустил до утра. Ещё вечером решил - последний раз. Долг отдан.

Утром, проезжая мимо церкви, любуясь древними стенами, спросил Ивана:

- А церковь работает?

- Да. Работает. Вишь - народ на утреню собирается.

- Давай подъедим. Душа просит.

Водитель очень удивился, но перечить не стал.

Я отстоял всю службу, подошёл к бородатому священнику.

- Благослови, отец, на ратный труд!

- Крещён ли ты?

- Крещен был в детстве. Только креста на мне нет. А у вас могу купить?

- Да, воин Христа, можешь. Вот там. Исповедуйся, причастись, а потом подходи, побеседуем.

То, что было - меня не устроило. Оловянные крестики были очень маленькие.

- Мне веру свою скрывать стыдно. Крест на меня тяжкий лёг и его отображение должно соответствовать. Я большой и буйный. И цепь должна быть прочной, а не эти шнурки. Чтобы и я - пополам, а цепь - цела.

Монашка в испуге глянула на меня, убежала. Я сплюнул в сердцах.

- Не плюй в храме, - окоротил меня бородач заморышевого вида в чёрной рясе (или как у них спецовки называются). - Гордыня - тяжкий грех.

- Кто говорит о гордыне? Мои требования к символам веры не от самомнения, а от необходимости. На войну я собираюсь, там это необходимо - и цепь прочная и крест заметный. А гордыня и гордость - две большие разницы. Человек без гордости и не человек, а тварь дрожащая. Бог создал человека в помощь себе, потому негоже нам червям уподобляться.

- Да кто ты такой, чтобы о вере судить?

- Тот, кто гордость и мужество имеет за неё постоять перед врагом человеческим, не дать погасить божий свет в душах. А вот ты кто, бараном прикинувшийся? Отойди от меня, от греха. Не к тебе я пришел. Иди, замаливай несуществующие грехи, не мешай.

Я отвернулся. И что он так задел меня? Раб божий. В натуре - раб. Ну, уж нет, то не про нас. Мы не рабы!

И вдруг я понял, что так угнетало меня всю жизнь, что так понравилось в этом времени - дерзость души у предков, а у нас? Рабская покорность. Смерились с ней в умах, но не в душах. Болела душа, депрессия называется. Или по-нашему, по-пацански - безнадёга.

- Пойдём, отойдём, - позвал меня ещё один бородач, но одетый обычно, не в церковную спецовку. Был он не стар, мордаст, плотного телосложения и даже с брюшком - явно не укрощает плоть постом.

- Можно с тобой поговорить? - спросил он.

- Смотря о чём, - ответил я.

- Зачем ты пришел в храм со знаком наших гонителей на воротнике?

- Госбезопасность что ли? Какие же они гонители? Вот, вы, работаете, проповедуете, вас слышат, кто хочет услышать. Я вот, например.

- Но, они взрывали храмы!

- Ой ли?! Они ли? Когда храмы жгли и попов конями рвали, ЧэКа и не до вас было. В том, что произошло - вина самой корпорации под названием Церковь - самая большая. Не вы ли пытались народ-богоносец в рабов превратить? Не заставляли ли падать ниц при виде сутан или как там ваши спецовки называются? Не погрязли ли в грехе? Золотом и жиром не обросли? Себе ответь, мне не надо. Я и так знаю. Забыли, что главнее - Бог, народ или ваша организация? Не вы стали для народа, а он стал для вас. Итог - закономерен. Народ от церкви отвернулся, но не от веры. В каждом доме - икона. Вы - мешать стали. Лишние между Богом и человеком, а должны были помочь. И сейчас вот, я пришел в храм - душа позвала. А тут, как в конторе продзаготовительного комбината - поди туда, напиши справку, принеси бланк. И креста нужного нет. Ну, нет, так нет. Сам сделаю. И веру свою, и народ свой, и Родину свою пойду защищать. Сейчас это главное для Человечества, а значит и для Бога. А где при этом вы? Не видать вас. И зачем вы народу? Что, еретиком меня назовёшь? Или одержимым? Валяй! Только тяжело народу без духовных отцов, сейчас особенно. А вы приняли позу обиженного страуса - голова в песке, задница к всеобщему пользованию. Ладно, брат, прости. Пойду я. Дел ещё невпроворот.